Издержки быта колонизаторов.
А что делать?
Запретить увольнения?
Или по давно укоренившемуся в Советской армии обычаю занять солдат каким-нибудь тупым и бесполезным делом вроде окрашивания травы в зеленый цвет или строевой подготовки после завтрака, обеда и ужина (или вместо них)?
Надо думать.
Майор вошел в здание штаба, не предполагая, насколько этот визит изменит его дальнейшую судьбу.
— Нет, ты представляешь? — брызжа слюной и возмущенно размахивая руками, делился Александр новостями с Анохиным. — Визит дружбы к соседям! По случаю официального объявления «царевича Сем Ена» танским наследником! А это переться почитай за две с половиной тысячи верст! Ничего себе марш-бросочек.
— И что тут плохого? — искренне удивлялся друг-приятель. — Ну захотелось замполиту пофорсить перед однополчанами, похвастаться роскошью феодального быта. Пользуйся случаем, командир. Когда еще предоставится возможность отдохнуть по-человечески? Три недели отпуска — об этом только мечтать можно. Тем более не пехом и даже не на лошадях, а верхом на родимых бэтээрах. И как это Мезенцев расщедрился? Целых две штуки с полными баками и боезапасом!
— Держи карман шире, — не унимался Макеев. — Скорее рак на горе свиснет, чем наш гэбэшник просто так расщедрится. Представь, что удумал, подлюга! Провести среди кочевников широкую пропаганду социалистического образа жизни. Это чтобы из Степи что-то наподобие Монголии сделать. С великим народным хуралом и прочим.
— Ничего себе! — присвистнул капитан. — Ты что, Сухе-Батор или маршал Чойбалсан?
— Во-во, един в двух лицах. Плюс еще Лыков в роли Цеденбала, а его Ильгиз в качестве Анастасии Цеденбал.
— Да пошли ты на три веселых Мезенцева с его фанаберией. В рапорте напишешь, что распропагандировал столько-то тысяч степняков. Обещались, дескать, съезд собрать через годик. А за этот год, как говаривал Ходжа Насреддин, либо ты, либо Мезенцев, либо осел помрет.
— Какой осел? — не понял майор.
— Ну это я образно.
— Шутник. А что с новобранцами?
— Будь спок, командир. Я с них семь шкур спущу. Будут у меня всех членов Политбюро по лицам и именам-отчествам различать!..
Империя Эуденоскаррианд. Горный массив Ауэллоа
— Разве перед смертью воину не приличествует сохранять достоинство?
Костюк вновь выругался.
— Что ты смотришь, чужак?! — истерически каркнул старик. — Я вижу, тебе страшно.
Алексею и в самом деле было страшно. Далеко не каждый день тебя привязывают к жертвенному алтарю в качестве закуски для местных небожителей.
— Ты не думал, тоан, когда шел высматривать и вынюхивать наши тайны, что умрешь вот так? Я не знаю, — продолжил Найарони уже незлобиво, — как твой мир выглядит, хотя кое-какие слухи до этих краев уже дошли…
Еще одна кровавая полоса украсила грудь капитана. Как видно, старцу доставляло удовольствие наносить жертве увечья.
— Ну что же, явились еще одни желающие стать хозяевами этого мира. Следом за айви и гоуранами, за Олле — первой империей людей, Т'олланом, за теми безумными магами, что рушили прежний мир, за слугами Шеонакаллу-проклятого теперь еще и вы, — Найарони рассмеялся. — Может быть, у вас и получится — ибо вас много, вы настырны, сильны, владеете страшным оружием… Правда, вы глупы. Но мудрость ушла из этого мира очень давно, а в вашем, наверное, ее и не водилось, иначе бы вы не вторглись в чужой дом, а сперва бы поразмыслили: а вдруг у него есть сторожа? И подумали бы, что будет, если окажется, что вы этих сторожей разбудили?! — Снова ткнул острием ножа в солнечное сплетение Костюка, словно нащупывая слабое место. — Подумай об этом, чужак, пока жив… Я бы, может, и не притащил бы тебя сюда, поскольку и так живу слишком долго. Но мне хочется пожить еще и посмотреть, как вы сожрете этот нечестивый мир, выросший, как плесень, на обломках прежнего величия и мудрости, а потом лопнете, обожравшись! — Он вновь невыразимо мерзко хихикнул. — Да, ведь я тебе не сказал, мне на самом деле двести пятьдесят лет. Потому как мой народ хранил и этот секрет: как, выпивая чужую жизнь, продлевать свою… Ни один чародей столько не проживет, потому что они всего лишь недоучки! — Алексей промолчал. — Приготовься… — Голос толмача зазвучал торжественно и громко: — О неведомые Темные Владыки, хранители и боги народа сгинувшей земли! Вручаю вам душу чужака из чужого мира, доселе не становившуюся вашей добычей! Возьмите ее и даруйте мне…
Дальше последовал набор жутко звучавших, корявых слов, какие, казалось, не может выдать человеческая гортань. Лицо старика окаменело, веки опустились. Он медленно поднял обеими руками нож до уровня груди Алексея и двинулся вперед.
Пора, решил разведчик.
Изо всех сил, сведя вместе пальцы и до боли вывихнув суставы, он рванулся, как учил его старый кореец Пак в разведшколе. У него никогда не получался как следует трюк с освобождением конечностей от пут, но на этот раз прием вполне удался, хотя и наполовину — освободилась лишь одна рука и одна нога. Но и этого оказалось достаточно.
Правой рукой Алексей перехватил костлявое запястье старца и вывернул ему кисть. Обсидиановый клинок упал на валявшуюся на полу одежду пленника. Затем, не давая Найарони опомниться (кто знает, что там еще за магия у него в запасе), разведчик рванул его на себя и одновременно ногой долбанул со всей силы в пах.
Еще через секунду Костюк вцепился старцу в седые редкие волосы и резко рванул вниз, приложив лицом о колено. Потом еще раз. Но, похоже, в этом уже не было необходимости — тело дряхлого убийцы обмякло в руках Алексея.
Отшвырнув Найарони, Костюк несколько минут приходил в себя. Гудела голова, ломило виски, перед глазами плясали зеленые и лиловатые тени, так что временами чудилось, будто за гранью светового круга, очерченного магическим фонарем, гуляют какие-то жуткие тени.
Наконец, переведя дух, капитан нашел взглядом обсидиановый нож, упавший на его разодранную куртку. После нескольких попыток Алексей подцепил куртку пальцами ноги, уже начавшей застывать на каменном полу, и пододвинул поближе. Еще какое-то время ушло на то, чтобы перехватить клинок за обмотанную ветхой кожей рукоять — опять же пальцами ноги, и при этом ухитриться не обрезаться о блестящие грани. Наконец, с третьей попытки, он подбросил нож в воздух и перехватил за лезвие, все-таки обрезавшись, но чудом не выронив.
Все это время Алексей не забывал приглядывать за лежащим ниц Найарони, но абориген не подавал признаков жизни.
Освободившись от ремней, разведчик на всякий случай еще раз проверил тело толмача. Тот был, несомненно, мертв. Похоже, старик умер даже не от ударов, а от потрясения, когда уже обреченная жертва вырвалась на волю.
После этого Костюк подобрал одежду, горестно вздохнул над превосходными яловыми сапогами на резиновой подошве — где он теперь возьмет такие?
