— Думаешь, воевода? — поскреб бороду полусотник. — Если гадины засядут между домами и ударят, нас прижмут прямо к стене. Не уйти… И маневра никакого.
— Предлагаешь ломиться через дома с дворами? А коней на плечах понесем?
Они ударили, когда до Октябрьских ворот оставалось всего ничего и люди поневоле расслабились.
Комендант успел разглядеть обезьяноподобного урода с длинными лапами. Но не такого, что пытался залезть к нему в окно… Не такого — раза в два побольше!
Сверкнули два (слава богу, два) желтых глаза. Кто-то разрядил обрез, но промазал, и зверь атаковал коня одного из стрелков.
Бедный конь завизжал, когда поднырнувшая ему под брюхо нетварь начала рвать его плоть когтями и зубами, заорал и всадник, вылетая из седла…
Мерин Земскова поднялся на дыбы, едва не сбросив наездника. Удержаться получилось, что называется, чудом.
— Рассыпаться! — взревел полусотник. — Друг друга не перестреляйте!
Свалившийся на мостовую неудачливый простец успел отползти и не попал под копыта. К счастью, чудовище не отличалось большим умом, а может, просто проголодалось и, не обращая внимания на бойца, принялось пожирать еще бьющегося в агонии скакуна.
Земсков понял, кто попался им на пути. Гулар, нетварь редкая и старательно истребляемая. Правда, раза в полтора крупнее обычного. Считается опасной благодаря тому, что может размножаться без проблем, будучи двуполой, да еще почти не поддается дрессировке — даже магической. Выходит, какая-то сволочь подобрала-таки и к ней ключики…
Над ухом капитана бабахнул выстрел — это Парвис убил еще одного гулара, опрометчиво высунувшегося из-за угла.
— Отличный выстрел, брат! — похвалил Земсков.
И в самом деле. С расстояния метров пятнадцати навскидку, из тяжелого обреза прямо в лоб — аккурат над переносицей, — для этого нужно быть стрелком от бога. Чудище завалилось на спину, рухнув на труп какого-то бедолаги.
— Не зевать! — рявкнул полусотник на подчиненных. — Собрались! Пики вперед! Дудуты перезарядить!
Спешенного солдата посадили на круп самой здоровой коняги…
И тут в районе Зарвадских ворот что-то полыхнуло. Ударил гром, и в воздух взлетело облако искр. Кто-то привел в действие придумку Бровченко…
Марбир очнулся, не очень понимая, на каком он свете.
Боли почти не ощущалось, и рассудок был на удивление ясным.
Выбравшись по обломкам лестницы наверх, он понял, что в городе идут бои, но что город не взят.
Оглядевшись еще некоторое время, понял, что в городе нет врагов из числа людей. Прежде это его удивило бы, но сейчас не время было удивляться.
Он не знал, что случилось с остальными, но тяжелый мясной дух, наполнявший башню, говорил сам за себя.
Стало быть, он — последний ее защитник. А значит, надо защищать вверенное ему укрепление.
Понимая, что необходимо что-то делать, лучник вскочил, оперся левой рукой на уцелевшую ограду помоста и глянул в другую сторону.
Там внизу, перед закрытыми воротами, на дне собралось великое множество крыс… Вернее, чего-то похожего на крыс, но размером с небольшую собаку. Гигантские крысы просто кишели во рву — серые, бурые, черные, облезлые и мохнатые, многохвостые и многолапые. Несколько тысяч нетварей клубились внизу, и как заметил Марбир, у некоторых из них получалось довольно ловко карабкаться по стене. Они лезли, срывались вниз, иногда с высоты человеческого роста, иногда с полпути. Заметил еще нечто — мерзкие создания кое-где начали выстраивать живые пирамиды, и по ним взбирались все выше и выше…
Марбир испугался. Вернее будет сказать — он почти испугался.
Ибо увиденное было не столько страшным, сколько противоестественным.
За спиной в городе верещали нетвари и орали люди — кто в ужасе, кто со злобной яростью. А он смотрел на кишащих внизу врагов.
Он знал из преданий, что крысы сбиваются в стаи очень редко, но все помнят об этом долго. Слышал рассказы стариков про то, как орды серых грызунов вдруг покидают свои укрытия и идут неизвестно куда, подчиняясь то ли злым духам, то ли своему крысиному богу (говорят, есть такой). Они заполняют города и селения; уничтожают посевы, пожирают скот и детей, а то и целые деревни, отравляют реки и озера с колодцами своими трупами, но идут, пока не утонут в море-океане. Разве что огонь может их остановить…
Огонь…
Морщась от боли в спине и темени, Марбир достал огниво, высек искры на трут…
Пыхнув серным дымком, вспыхнул факел — из тех особых, что привезли из Тхан-Такха.
Мелкие уродцы внизу заверещали громче, словно почуяв угрозу. Лучник зло ухмыльнулся. Сейчас, дети Тьмы…
Взяв в зубы длинное тонкое древко факела, он один за другим распустил все три предохранительных узла, с удовлетворением проводив взглядом отвисший стофунтовый валун-противовес хитрой системы блоков и веревок. Зажег второй факел и взял оба в ладонь — все как и объяснял тоан Бровженго. Можно и один, но два надежнее.
Поудобнее перехватил факелы, как привык с детства держать дротик-джерид…
Бросать надо на втором ударе сердца.
Над парапетом возникла злая мордочка, оскалив бледно-розовую пасть, и кочевник рванул последний узел и почти сразу метнул факелы.
Казалось, небеса лопнули над головой и зашаталась тяжелая каменная башня.
Вверх взлетели сонмы горящих крысиных трупиков, но храбрый степняк этого уже не видел…
Быстро ли, медленно, но отряд достиг Октябрьских ворот города. Многометровая круглая, сложенная из гранитных валунов надвратная башня, солидные решетки. Ни души. Только перед башней штук пять трупов нетварей.
Их, как ни странно, впустили сразу. Судя по лицам, защитники башни изрядно перетрусили, что остались единственными живыми в городе.
Как выяснилось из сбивчивого доклада десятника, атаковали нетвари внезапно, и даже несколько штук обезьяноидов ворвались в башню, но их прикончили без потерь.
Так или иначе, в кордегардии особой паники не наблюдалось.
Защитники даже спрятали некоторое количество горожан, успевших вырваться из домов.
Десятник Анлу всех их приставил к делу. Вскрыл оружейную, раздав копья даже женщинам. Лучников всех выгнал на площадку башни.
Приказ коменданта опустить мост и открыть ворота не поставил его в тупик. Что бы он там ни думал, воля командира — закон.
— Удачи тебе, воевода, — напоследок бросил десятник. — Не рискуй зря.
— Постараюсь.
Земсков решил проигнорировать подобное нарушение субординации.
К стыду своему такой привычный для местных жителей агрегат, как «лошадь обыкновенная», капитан толком так и не освоил, хотя уже года четыре как по личному приказу Макеева все бойцы сил самообороны обязаны были обучаться верховой езде (это стоило ему сломанного в падении ребра и не раз стертой в кровь задницы). Но не в пример многим другим лошадь для бывшего танкиста так и не перестала быть экзотикой. Причем экзотикой вонючей, кусачей и непослушной. Так что, когда наконец вокруг потянулись знакомые, уже надоевшие пейзажи Тхан-Такха, Земсков был готов плакать от радости. Вот и знакомый скалистый распадок…
