А потому, что седой Торонаббал видел в Г'иййягине самого себя на заре жизни. И знал тем знанием, что есть отличительная черта каждого истинного шамана, что ученик превзойдет его славу.
— Значит, ты оставляешь меня, — повторил он, вздохнув.
— Прости, ата, но я уже все сказал…
— Ты хочешь перейти Горы Падения? За ними твоя цель?
— Да…
— Но почему?
— Мой Путь зовет меня туда, — лаконично сообщил ученик.
Старец на некоторое время замолчал, а затем ответил:
— Пусть будет так, как ты решил.
— Спасибо, отец!
Г'иййягин стремительно направился к выходу, но у самого полога был остановлен негромким голосом Торонаббала:
— Я хорошо понимаю твое желание… Древняя кровь… ее не обмануть…
— Что за кровь, отец? — Г'иййягин сделал шаг к шаману, готовясь узнать разгадку великой тайны, но шаман лишь усмехнулся, покачав головой:
— Узнаешь в свое время…
Шаман отхлебнул вина и вдруг прошептал, наклонившись вперед:
— Ты ведь видишь сны?..
Мгновение понадобилось Г'иййягину, чтобы понять, о чем спрашивает учитель, и, побледнев почему-то, он кивнул в ответ. Глаза шамана отразили радость пополам с печалью.
— Да, ты угадал, и я тоже, с детства и по сей день… Это и есть счастье и проклятие таких, как мы… И я знаю, зачем ты идешь и почему хочешь помочь тем чужинцам. Желаю тебе удачи, сын моей души. Не люблю долгих проводов… Но я буду молить Высочайших, чтобы они взяли всю удачу, что еще осталась у меня, и отдали тебе…
КОНТРУДАР
Часть первая
ВЕТРЫ СМЕРТИ
Грозный. Где-то между Ленинским и Старопромысловским районами.
Конец января 1995 года.
В развалинах царили холод и отчаяние. Стоял жуткий запах горелого мяса, солярки, человеческих испражнений и мясной сырой дух бинтов.
Полковник Снегирев посмотрел сквозь щель бойницы на улицу. Там почерневшими закопченными гробами исходили дымком три железные коробки: предпоследние бронемашины 119-го отдельного батальона, от которого и так осталось чуть больше половины. Это притом, что в нем изначально было всего-то три сотни активных штыков вместо положенных по штату пятисот.
Хорошо хоть оружие новое дали…
Хотя черта ли здесь хорошего?
Умирающий в двух шагах майор недавно жаловался Снегиреву, что это оружие им в Моздоке выдавали прямо со склада — в консервационной смазке и не пристрелянное. Он просил хотя бы несколько часов, чтобы привести его в порядок и пристрелять, но их сразу загнали в машины, а через несколько часов этот сводный батальон был уже введен в бой на усиление Сводного полка.
Тут почти все части сводные, или, как уже привычно зло шутят, «сбродные». Не осталось в армии полнокровных частей и соединений. Из дивизии собирается «сводный» полк, куда «забривают» всех, кто не может отвертеться — от юных офицеров только что из училища до особо упорных постояльцев гауптвахт. Но даже в «сводном» виде этот полк укомплектован процентов на шестьдесят от силы… Бывает, что не то что офицеры с солдатами, а даже члены одного танкового экипажа или орудийного расчета знакомились друг с другом уже на марше. Какое, к чертям, слаживание и сколачивание подразделений? Какая боевая подготовка?..
Позиция, где они засели, представляла собой просто старую траншею — обычную, мирную, какую, наверное, рыли аборигены для ремонта теплотрассы.
В качестве тылового рубежа вполне подошла сгоревшая автостанция. На этом клочке земли тесно, плечом к плечу сидели оставшиеся в живых бойцы 119-го. Кто дремал, поставив оружие между коленями, кто нервно догрызал сухпай. Возле пулеметов, выставленных в импровизированные бойницы, дежурили изможденные стрелки.
Тут были почти все, за вычетом экипажей двух последних БМП-2 — полтораста с лишним ставших похожими лиц, в разводах грязи и копоти, в комично торчащей молодой щетинке… Иные — в очках, за которыми блестели усталые испуганные глаза. Совсем мальчишки… Полковник видел — люди буквально на пределе.
За его спиной послышался стон. Там на расстеленных бушлатах умирал командир батальона майор Легойда. Близкий взрыв «Шмеля» пощадил командиру жизнь, но даже сумей они его сейчас каким-то волшебством перебросить в Москву, Легойду все равно ждала бы смерть — сгорело восемьдесят процентов кожи. Все было ясно и без врачей, в батальоне отсутствовавших, и даже не советуясь с ротными санинструкторами, каковых на весь этот несчастный батальон имелось ровным счетом три — такие же сопливые мальчишки из медтехникумов да еще выученные в нынешнее время…
Почему-то Снегирев ощутил свою вину перед этим малознакомым человеком. Хотя бы потому, что если бы батальону не навязали в последний момент их спецгруппу ФСК во главе с целым полковником, то может быть, и этот человек, и многие другие были бы живы…
Да черт бы побрал эту командировку!
Невесть откуда всплыла история со спрятанными материалами Чечено-Ингушского КГБ, которые будто бы успели спасти от разъяренных толп в папахах осенью девяносто первого честные офицеры. Да еще при этом припрятали часть неведомо как оказавшихся в столице бунтующей автономии архивов Грузинского КГБ. На кой черт сейчас могут понадобиться грузинские архивы, если нынче там сам черт сломит ноги и роги?! Власть старого лиса Шеварднадзе не распространяется за пределы Тбилиси, а недавние сторонники гоняют по горам и долам свободной и независимой Грузии свободного и независимого президента Гамсахурдиа. Снегирев подозревал, что там могли оказаться какие-то компрометирующие нынешних московских паханов документы… Ну да ладно, приказы не обсуждаются.
Он прибыл сюда по личному приказу Очкастого Пожарника со своей спецгруппой, остающейся одной из лучших в его «четырежды кастрированном», как шутил шеф, ведомстве.
Для спецназа ФСК эта война началась крайне скверно. Один отряд попал в плен (в плен!!!) в горах. Другой почти полностью погиб в результате диверсии. Несколько групп были брошены в Грозный в новогоднюю ночь и почти все полегли. Так что пришлось импровизировать. А тут еще чертова секретность…
Тем не менее за неделю группа была готова. В ней кроме Снегирева были два офицера, два прапорщика и восемь солдат. Вот послали их на голову несчастным мотострелкам.
Хотя если подумать, то при чем тут они? Батальону не везло с самого начала. Уже взять хотя бы то, что они практически двое суток зачем-то торчали на Терском перевале под обстрелами. Причем такими плотными, что место расположения пришлось менять пять или шесть раз только за одну первую ночь!
Потом был марш наугад в этот кажущийся мертвым город, оглушенный грохотом стрельбы и освещенный пожарами. Под минометным огнем они добрались до разбитого консервного завода. Тут теплилось некое подобие жизни, стояли штабы каких-то частей и бронетехника, а рядом — распахнутые двери складов, заполненных консервированными соками и компотами. К ним постоянно тянулся людской ручей, уносивший консервные банки. Солдаты и гражданские вперемешку. За процессом присматривал патруль с красными повязками.
