Окружающие давно привыкли к подобным бдениям, полагая, что в такие часы Веерен молится каким-то своим богам или гадает, а может, совершенствует магическое мастерство.
А на самом деле…
В свое время он отправил чужеродца к соплеменникам, покидавшим спешно этот мир, — то ли сделав свои дела, то ли убегая от какой-то неведомой опасности.
Жалкая горстка оставшихся Тогу не очень беспокоила.
Ибо знал он о них, пожалуй, больше всех в этом мире.
Сам факт их появления на Аргуэрлайле его не удивил — почти у каждого народа или племени было множество легенд и сказок о потустороннем мире и даже мирах, куда уходят после смерти и где обитают духи и боги. Не раз и не два говорилось в них о неведомых царствах, куда странствовали великие герои в поисках возлюбленных либо исполняя волю своих владык, о землях, куда путь открыт не всем и куда нельзя попасть, двигаясь по земле и воде.
Властитель слышал подобные байки еще в детстве, и когда вдруг получил неопровержимое доказательство, что они не лгут, не был слишком растерян или потрясен.
После разгрома Сарнагарасахала он даже, слегка испугавшись, решил было вернуть пленника и попроситься к чужинцам в вассалы, но так и не собрался, а потом эти самые «зиелмяне» (или как их там) вернулись в свой мир.
И он вдруг принялся изучать записи, оставшиеся от допросов пленника, проводя над этими записями все больше времени.
Правда, из рассказов этого воина из другого мира Веерен Тогу уяснил не больше половины.
Все, что касалось разных непонятных вещей вроде «политики», «философии», «социальных вопросов», этой, как ее, а, «писихологии», по-прежнему было для него темным лесом.
Но вот, например, историю того мира он знал хорошо. Сотник, который попал к нему в плен, оказывается, вот удивительно, в молодости учился в каком-то особом училище для учителей, но за нерадение и пьянство был изгнан и решил стать военным. (Ну и ну, особое училище для учителей! Неужто не ясно, что учить может лишь знаток своего дела?! Причем знаток высшей пробы, а этому ни в каком… э-э-э… как его, а, «инсритуте», не выучишь — самому нужно достичь.)
И обнаружил интересную штуку — тысячи лет история того мира развивалась так же, как и в Аргуэрлайле. Цари, правители, законодатели и завоеватели, мудрецы и поэты, строители храмов и держав, жрецы и боги… За тысячи лет люди знали взлеты и падения, научились сталь выплавлять, место утлых лодок заняли большие дальноходные парусники и галеры…
Но все двигалось своим порядком, правильно и сообразно.
А потом вдруг что-то переменилось.
И дело не в этом самом «порохе» или самоходных машинах, в конце концов, в древние времена были и на Аргуэрлайле и воздушные корабли, и огненные метатели, пусть и не такие, как у землян (их жалкие подобия еще и сейчас умеют мастерить чародеи).
Нет, было что-то иное.
Вот, в частности, это самое «равенство» людей.
Как ни старался князь, он этого не понял. Все люди равны, написано в чужинских законах. Но это все равно что сказать: «Все люди — рыжие». Да и среди рыжих тоже будут сильные и слабые, умные и глупые.
Или вот это: «суд равных». Как это так, равные мне будут судить меня, который ничем их не хуже? То есть что, государь не властен судить своего вассала? Его должны судить другие вассалы? А раба, получается, другие рабы? Чушь!
Хотя… у них ведь нет рабов. И это тоже чушь! Рабство необходимо. И не потому даже, что от рабов их хозяевам есть много пользы.
Просто даже самый нищий батрак, пастух или поденщик должен знать, что есть кто-то ниже его.
Зато эти люди из другого мира выдумали какое-то нелепое «крепостное право». Ничего такого на Аргуэрлайле и не было никогда. Оттого, чай, и исказился тот мир, оттого и сотрясали его издавна смуты и войны.
Возможно, даже из-за этого искажения и проистек этот их «прогресс» — так же, как у слепых развивается тонкий слух, а горбуны бывают очень сильны.
Но размышления над путями людей Аргуэрлайла и «по ту сторону» сменились желанием использовать знания чужинцев на благо себе.
Подумав, он выбрал самое простое и важное — оружие.
Тем более что вещество, являющееся главным, — «порох», сделать оказалось вполне возможно. Сера, уголь и тот камень, что выступает в виде белой корки на каменных стенах, в старых хлевах, в погребах, гробницах и заброшенных пещерах, куда не может проникнуть дождь. (Как выяснилось от все того же пленника, его также можно добыть из старого перегнившего дерьма.)
Эту «селитру» еще нужно было растворить в воде, а потом процедить и выпарить, как соль. Получилось далеко не сразу — смесь шипела, горела, воняла серным дымом, но взрываться не хотела.
Однако Веерен не отступал, углубляясь в чужинскую премудрость сам и принуждая своих мастеров проводить новые и новые испытания.
Они вновь и вновь перечитывали записи, находя упущенные ранее мелочи. Например, что порох нужно варить — смешать составные части в горячей воде, а потом отжать через войлок и пропустить через деревянные вальцы, чтобы получить зернышки вместо порошка — так он намного лучше горел и взрывался.
(Почему так происходило, князь не понял, да и неважно это было.)
Потом настал черед сделать «ружья».
Сперва князь велел сделать такое же оружие, как было у «зиелмян» в старину: обычная труба, куда спереди заталкивали заряд и «пулю». Но затем решил, что нет нужды повторять ошибки чужинцев и лучше сразу начать с дальнобойного оружия, в котором пуля вертится и поэтому летит намного дальше, пробивая любую аргуэрлайлскую броню (опять же почему так происходило, он не уяснил, хотя что-то такое землянин сообщал).
Потом, мучаясь с тем, как сделать эти нарезы в стволе, и «поэкспериментировав» (еще одно слово из другого мира) с хвостатыми и с крылатыми вращающимися пулями, он вдруг понял, понял сам, без подсказки записей, что их проще отлить целиком.
Было сложно сделать стержень для отливки ствола, но тут опять пришел на помощь опыт уже самого Веерена. Он вспомнил, как брошенные в некоторые горячие целебные источники ветви каменеют, пропитываясь растворенными в воде веществами, а отсюда совсем недалеко до того, чтобы, вырезав стержень из дерева, хорошенько пропитать его солями.
С какого-то момента он почуял, что работа эта, возня с металлом в дворцовой кузне или размышления над чертежами, доставляет ему странное удовольствие.
Он слышал, что так же радуются своему делу ремесленники — всякие ювелиры, кузнецы, зодчие.
Сам Веерен, конечно, не думал, что в другом мире смог бы стать хорошим ученым или изобретателем. И уж подавно не подумал, что, может быть, люди того мира не так уж и не правы? И наверняка удивился бы, если бы кто-то из земных историков рассказал ему, что толчок, данный идеями пришельцев из иного мира, породил цепную реакцию открытий, как брошенный в густой солевой раствор кристаллик тут же обрастает толстым слоем соли.
