Один раз им пришлось остановится — из чащи бесшумно показался самый настоящий дракон, тяжело ступавший мощными лапами с огромными когтями и хищно водивший по сторонам зубастой головой. Чудовище проигнорировало традиции романов, где дракону полагалось напасть на рыцарей. Оно прошествовало мимо, спустилось по откосу, миновало просеку и скрылось в лесу. Слепой Пьедро утер пот со лба.
— Святой Джио — никогда их так близко не видел… Эти твари обычно в льяносах живут, вроде они мокротень не любят.
— Да, подстрелить бы — мясца поели, глядишь…
— Это старый самец, у них мясо похуже, чем у шакала… Стрелять молодых надо, а этих на шкуру разве что…
— А не нападет? — с сомнением осведомился кто-то.
— Нет, — бросил Пьедро. — Они, если людей больше трех, не нападают. Вот если не дай Элл на квинкану налетим — это крокодил-засадник… Мало того, что глупый и на кого хошь кинется, так еще и зубы у него как бритва: как хватит — и ровно отрезали кусок, как на кухне. Видел я у ящеров шрамы…
Но ничего похожего им не встретилось — разве пару раз им попались мелкие шустрые крокодилы — савекозухи, жившие по заболоченным лесистым равнинам и кормившиеся лягушками.
Но худшее было впереди.
Когда они приблизились, по прикидкам Орио, к цели, он, приказав стать лагерем, послал вперед дозор из двух человек, невзирая на попытку епископа возразить.
Когда к условленному времени они не вернулись, капитан выслал вперед еще троих, и среди них корсара-добровольца.
Минул почти час, когда, плюнув на все, Орио поднял людей и двинулся вперед.
Полчаса спустя они наткнулись на всех пятерых, лежавших буквально в нескольких саженях друг от друга. Все пять были мертвы и умерли, судя по синим лицам и высунутым языкам, не своей смертью. Точнее, были задушены, о чем свидетельствовали позы бедолаг, как будто они пытались оторвать от горла чьи-то руки. Но куда хуже было то, что сообщил Ронкадору матрос Тирго, исполнявший обязанности костоправа. Скорее всего, несчастные каким-то образом задушили сами себя, потому как синяки на шеях точно отпечатали их ладони.
Капитан вопросительно уставился на преподобного отца.
— Я ведь предупреждал вас, дон Орио, в этих местах одиночке трудно выжить… — кротко изрек Серчер.
Признаться, видя угрюмые лица спутников, Ронкадор даже подумал, а не повернуть ли назад, предоставив проклятое золото древних язычников своей судьбе? Но тут же опомнился, тем более ситуация требовала его вмешательства — к нему протискивался сквозь толпу Эохайд.
— Сеньор капитан, — молвил он, — может быть, на всякий случай выдадите нашим людям оружие, хотя бы некоторым? А то, неровен час, придется драться, и каждый клинок будет на счету. Мы сейчас в одной лодке…
После короткого раздумья, де Ронкадор приказал Веринто раздать половине пиратов клинки и аркебузы, тем более, что многие и так уже тащили их на себе.
Заминка произошла лишь когда Эохайд попытался забрать из связки свою шпагу.
— Извини, разбойник, но это клинок благородного идальго, — осклабившись, наставительно сообщил Веринто. — Бери себе вашу саблю или дюссак, а на краденное не посягай.
— Это оружие принадлежало моему приемному отцу, — сжав челюсти, ответил Эохайд, решив, что почти не погрешит против правды.
— Все равно, значит, его украли до тебя, — пожал плечами лейтенант, тем не менее ища взглядом поддержки у подошедшего де Ронкадора, мол, пусть тот урезонит распоясавшегося бандита.
— Этот клинок носил мой приемный отец, дон Хуан да Коста эль Ферро, и я ношу его по праву, — тихо процедил Счастливчик.
Де Ронкадор ухватил пиратского капитана за плечо и с неожиданной силой (аж кость заныла) развернул его к себе. Внимательно посмотрел в глаза Эохайду.
— Ты хочешь сказать, твой приемный отец — сам дон Хуан?
Несколько секунд глядел в глаза пирату.
— А ведь, похоже, ты не врешь! — покачал вдруг головой капитан. — Ладно, лейтенант, отдайте ему шпагу.
Так они прошли еще с час, когда выяснилось, что дорогу им преграждает гряда отвесных, поросших кустарником и лианами известняковых утесов. Откуда-то доносился шум быстрой реки, посвистывала и кричала разнообразная лесная живность.
Но епископ как ни в чем не бывало поправил подоткнутую сутану, напоминавшую сейчас грязную дерюгу, и вместе со своим молчаливым спутником двинулся вперед, к неприметной расщелине.
Последовав за ним (все уже усвоили, что «падре» знает, что делает), пираты и эгерийцы оказались перед узким темным скальным коридором, откуда тянуло сыростью и тленом. Воинство втянулось в проход, заваленный прелыми листьями и ветвями, занесенными сюда ветрами и водными потоками.
Коридор был узок — двум всадникам не разъехаться, — но как-то слишком уж прям для природного ущелья. Где-то над их головами, на высоте нескольких сотен футов, виднелась узкая полоска света, но чтобы нормально двигаться, пришлось зажечь импровизированные факелы из ветвей.
Глядя на трясущуюся то ли от промозглой сырости, то ли от страха Кармису и безучастно вышагивающую Игерну, Ронкадор подумал, что если, не дай Элл, кому-то из них привидится что-то в этом полумраке, то визгу и воплей не избежать.
Но опасность поджидала с другой стороны.
Позади раздался жуткий утробный звук, тут же кто-то заверещал, как охолащиваемый хряк, послышались испуганные крики, брань; бабахнул выстрел из аркебузы, а затем раздались звуки, какие издает кромсаемая сталью плоть. Потом все стихло, а через мгновение взорвалось новым залпом отборной брани.
Первой мыслью Ронкадора было, что корсары таки решили взбунтоваться, но когда он протиснулся туда, где столпились вперемешку эгерийцы и пираты, выяснилось, что отличились его подчиненные.
Один из матросов наступил в темноте на огромную, с таз или кадушку, жабу, должно быть жившую в этой мрачной щели много лет и разросшуюся, как гриб в подземелье. Та взревела, словно бык. В ужасе он метнулся прочь, вопя во всю глотку, сбив с ног человек пять, кто-то выпалил в белый свет, как в медный грош, а потом пришедшие в себя ребята принялись пластать ни в чем не повинное земноводное.
Чудо, что люди не перебили друг друга!
Они вновь двинулись вперед и вскоре узрели свет впереди. Потом скалы расступились, и они вновь вышли под лучи солнца.
Отряд очутился в поросшей травой котловине.
Вздох изумления вырвался разом из сотен грудей — перед ними раскинулись развалины древнего города, по другую сторону которого сияло отраженной синевой небес озеро, из коего вытекала река — не та ли что впадает в залив недалеко от места высадки? Но Ронкадору было не до таких мелочей. Ибо первой мыслью дона Ронкадора была как будто совсем неуместная — что теперь никому из его потомков, пожалуй, не светит поступить в Толеттский университет: ибо он только что посрамил его капитул и все его тридцать профессоров и двадцать докторов.
