– Перестаньте, комиссар, – сказал человек с окровавленной щекой, лежащий по другую сторону расщепленной шпалы, – Пашка с трудом узнал генерала Хомова. – Что вы к девице прицепились? Не наша она, даю слово. Да и есть ли смысл сейчас разбираться?
Разговор прервался, все дружно пригнулись – свистели, приближаясь, гаубичные снаряды. Громыхнуло.
– Мимо, – сказал, оглядываясь, командир ремонтников. – Но рано или поздно накроют. Что делаем, товарищ комиссар?
– Атакуем, товарищи. Собирайте всех, кто не занят, – с высоты гадов собьем и пути исправим. Здесь мы ничего не вылежим, – Хван рубанул воздух короткой ладонью. – Я бойцов лично поведу. Собьем с холма – считай, дело сделано.
– Храбро умереть желаете? – ехидно поинтересовался генерал Хомов, утирая кровь из распоротой щеки. – Мне товарищей красноармейцев не слишком жалко, но позвольте указать, что атаковать в лоб высоту, да под огнем с тыла, есть явная нелепость и безрассудство. Танки – это вам, господа, не десяток хуторян с обрезами. В спину положат всех.
– Вы, генерал, своими расчетами тут не козыряйте. Если нужно, мы на этот холм без выстрелов пойдем…
Пашка обреченно слушал препирательства. Ситуация аховая – «Троцкий» окружен, помощи ждать неоткуда. Ловушку устроили те части беляков, что не подчинились приказу о перемирии и пошли за Слащевым. О маршруте следования «Борца за свободу товарища Троцкого» узнать было нетрудно – даже в газетах о дипломатическом рейде писали. Место для блокады бронепоезда выбрано с умом. Холм слишком крут – башенные орудия вести огонь по вершине не могут: угла возвышения не хватает. Ремонтировать пути никакой возможности – засевшие на высотах стрелки при поддержке трех пулеметов бьют на выбор всех, кто пытается заняться рельсами. Гаубичная батарея, расположившаяся верстах в трех от железной дороги, неторопливо разбивает бронепоезд. И еще танки, две или три машины, ползают вдоль выхода из лощины, оставаясь в мертвой зоне орудий «Троцкого», безнаказанно обстреливают бронеплощадки и, осыпаемые бешеным пулеметным огнем, отползают обратно в пологую балку. Пока по паровозам стараются не бить – для себя берегут, трофеи уже подсчитывают. Что будет дальше, из разговора начальства вполне понятно, – к вечеру пехота с холма атакует раздолбанный бронепоезд, возьмут если не голыми руками, то без особых усилий. Не предназначен «Товарищ Троцкий» для боя в одиночестве. Еще хорошо, что слащевцев не все части поддержали – стрелков у них маловато, кавалерии вовсе нет.
Пашка понимал – порешат слащевцы всех. И своих не пожалеют. Если приказу командования беляки не подчинились – генерал Хомов для них еще один предатель, с большевиками снюхавшийся. Хана тебе, товарищ Зверенко, рядом с генералом шлепнут. Оно, конечно, лестно, но…
Больше всего доставали гаубицы – свист снарядов так цеплял за сердце, что после разрыва хотелось встать в рост и пойти на холм – пусть беляков там не разглядишь. Лучше пулю в грудь схлопотать, чем твои кишки по колючей траве на сто шагов раскидает. И бьют ведь, гады, аккуратно, как по хронометру. Да еще пить страшно хочется, словно сутки капли во рту не было.
Когда командирша изловчилась вклинилась в командный разговор и что ляпнула, Пашка не уследил.
– Что значит «блокировать»? Танки – это вам, мадемуазель, не черепаха, хотя и некоторое сходство имеют, – поморщился генерал.
– Прекрасно понимаю, ваше превосходительство, – Катерина больше смотрела на комиссара. – Один подобьем – им маневрировать трудно будет, лощина там не такая уж широкая. Я, товарищ комиссар, наблюдала, как танки жгут. С видимостью на танках не очень, подслеповаты машины. Разрешите попробовать, товарищ комиссар? Что нам терять, а?
Все-таки хитро она момент ловит. Умеет ведь обходительность проявить. Пашке, с одной стороны, было обидно, тобой-то Катерина без дипломатических изысков командовала, с другой стороны, вот она, коварная командирша – с хвоста изящно заходит.
И ведь убедила. Следующие полчаса Пашка как наскипидаренный ползал под вагонами. Готовились – керосин в бутылки заливали, гранаты связывали, две группы пластунов-подрывников формировали, вместе с пулеметчиками цели наметили. О гаубичном посвисте даже как-то забылось, и даже когда близкий разрыв изрешетил хвостовую бронеплощадку, особо внимание обращать было некогда.
Полз Пашка сразу за командиршей. Бережно передвигал позвякивающий вещмешок. Следом волок пулемет Герман. Прапора Катерина, похоже, не очень-то хотела брать, да все же не отказала в чести помереть славно. Правильно – пусть и не силен ваше благородие, зато сто раз проверенный. Следом полз штабс-капитан из генеральской команды. Этот как репей увязался – мол, лучший в гренадерском полку по метанию гранаты, извольте проверить. Знаем мы таких гранатометчиков – небось, зеленые глаза Катерины приглянулись. Впрочем, полз отягощенный тяжелым мешком штабс-капитан ловко – видно, и впрямь кое-что умел. Следом двигались двое красноармейцев, одного Пашка знал – из ремонтников, у человека час назад товарища убили.
Катерина не торопилась – казалось, скребутся пластуны на месте. Ничего толком не видно, да и дышать трудно – над землей тянуло густым черным дымом. Горели жестянки с машинным маслом – их отволокли от бронепоезда и подожгли хлопцы из десантного отряда. Дымовая завеса была так себе – прикрывала ползущих лишь порывами, ветерок тот драный дым мигом сносил, оставляя на коже людей жирную сажу. Но ничего, пока команду подрывников никто не замечал.
Механически переставляя опасно звякающий мешок, Пашка чувствовал, как продираются на коленях шаровары. Ну и земля – чистый рашпиль. Близко грохнул пушечный выстрел – Пашка ткнулся подбородком в колючую траву, глупо спрятался за мешок. Ага, то защита так защита – пуля стукнет – вспыхнешь, куда там церковной свечке. И маманя такую богатую за упокой не поставит.
– Что встал? – прохрипел из-за спины Герман.
– За посуду опасаюсь, – пояснил Пашка и пополз за живо удаляющимися сапогами командирши. Кстати, нужно ей каблуки подбить – совсем стерлись.
Еще у бронепоезда Катерина трижды показала намеченный маршрут. Вторая группа охотников тоже слушала со вниманием. Или не слушала, а просто дивилась, чего это девка командовать взялась? Сам Пашка, при всем уважении к командирше, ложбину, о которой она толковала, рассмотреть не мог. Ничего, ползти пришлось прямо за ней – тут не заблудишься. Вообще-то, направление Пашка давно потерял. В дыму, голову не поднимая, только по пулеметному треску место «Троцкого» и определяется. Еще склянки эти проклятые.
Пашка чуть не поставил мешок на пыльный сапог командирши.
– Голову не поднимать, – прошипела Катерина.
Собрались, задыхаясь, кучкой, спереди прикрывал крошечный, поросший полынью бугорок.
– Ну, вы, барышня, и ползаете, – прохрипел штабс-капитан, вытирая лицо не шибко чистым носовым платком. – Не поверю, что барышне в траншейном сидении долго довелось участвовать. Откуда школа? Не из индейцев, случаем, приходитесь?
– Из потомственных ползучих гадов, – ответствовала Катерина. – Громко не болтайте. Двое из охранения за тем бугром. А вон лощина – котлиная нора.
