– Говорят, в здешних горах полно троллей, – Гудрун прижалась ко мне. Выговорившись, она будто сбросила непосильный груз. Даже лицо как-то разгладилось, и я вновь отметил, какая она юная. И какая красивая…
– А ты упоминай их почаще, – проворчал Свартхёвди, – и они непременно придут. Идите-ка спать. Я сторожу до восхода луны. Потом – ты, Ульф. А ты, сестренка, не печалься. Наша матушка снимет с тебя обузу. Души тех, кого ты убила, не посмеют тебя преследовать. Держись поближе к нам, а если приснится страшное – сразу скажи. Мне или мужу. Это для простых воинов духи невидимы, а от нас с братишкой им лучше держаться подальше! Верно, братец?
– Так и есть, – подтвердил я. Хотя понятия не имел, о чем он. Может, о моем Волке? По-любому, есть такая штука – самовнушение. Так пусть лучше Гудрун внушит себе, что мы с Медвежонком – гроза любой нечисти, чем думает о всяких порчах, проклятиях и «превышении должностных полномочий». Не верю я во все это. Даже после того, что случилось лично со мной. Не укладывается в моем прогрессивном сознании, почему у таких, как мы с Медвежонком, есть право мочить супротивников, а у моей милой – нет.
Восхода луны Свартхёвди не дождался.
Разбудил меня намного раньше. Тронул за плечо, прижав палец к моим губам, шепнул чуть слышно:
– Чужие…
– Ярл?
– Может быть. Разведчики. Я видел троих.
Я тихонечко выглянул из нашей снежной норки.
– Костер учуяли… – прошептал Свартхёвди. – Ветер переменился.
Обзаведшись спальниками на пуху, мы могли теперь обходиться без ночного костра. Все же до настоящей зимы было еще далеко. Так что огонь разводили исключительно для приготовления пищи, со всеми предосторожностями. И сразу после использования гасили костер и, уходя, присыпали кострище снегом. Следы, конечно, оставались. Но до первого снегопада.
– Там и там, – показал Медвежонок. – Два и один.
Конечно, я ничего не разглядел, кроме снега. Света звезд для моих глаз маловато.
– Трое – это немного.
Для нас – немного.
– Если это не разведчики.
– Тогда они не нападут. Сначала приведут остальных.
– На лыжах мы от них уйдем, – сказал Медвежонок. – Даже такой скверный ходок, как ты, способен уйти на лыжах от пешего.
– Если они сами не обзавелись лыжами, – возразил я.
Подумаешь, дефицит. Лыжи – в Норвегии…
– Они нас видят?
– Конечно, – вопрос Медвежонка удивил. – Они же не слепые.
Ну да, это только я – слепой.
– Давай так, – предложил я. – Ты отправишься спать, а я посторожу.
– Спятил? Ты видишь ночью, как трехдневный щенок.
– Я сказал: ты отправишься спать, но спать ты не будешь. Сделаем вид, что ничего не заметили. Я сменил тебя на страже, вот и все.
Ночь была изумительно тихая, потому скрип тетивы я услышал. И мгновенно рухнул мордой вниз, так что стрела вжикнула надо мной. Следующая рванула куртку на спине и в ней застряла. Третья воткнулась в снег в дециметре от моего носа. Били, что характерно, с разных сторон.
Стрельба прекратилась. Я лежал тихонько. В надежде, что примут за покойника.
Моя надежда сбылась.
Хрусь, хрусь…
Кто-то приближался.
Я замер. Успею ли сделать бросок? Раньше – даже не сомневался бы… Но… Укатали сивку крутые норвежские горки…
Позади скрежетнуло. Нечто крупное пронеслось надо мной так быстро, что я ощутил ухом дуновение ветра. Потом – глухой удар, сдавленный сип… Щелкнула тетива, еще раз… Я рискнул приподнять голову. В пяти шагах от меня – какая-то темная куча. А шагах в двадцати кто-то перемещался. Да так быстро, что мой слух не успевал отслеживать движение… Впрочем, я знал, кто это. И ждал знакомого рева…
Не дождался.
Медвежонок вернулся, волоча за собой двоих. Подтащил к третьему, уронил…
Присел рядом со мной на корточки, спросил с тревогой:
– Брат, ты жив?
– Что-то со мной не так? – поинтересовался я, усаживаясь.
– Когда человек лежит, а в спине у него торчит стрела… – Свартхёвди хмыкнул. – Всякое можно подумать.
– В одежде застряла. А ты, вижу, даже не обращался?
– А зачем? Три неуклюжих бонда… – Он пнул ногой одно из тел. – Стреляют неплохо, но я ж не горная коза. Сестра! – рявкнул он. – Костер разожги!
Мне не предложил. Знал, что я минут десять буду кремнем тюкать, пока выбью сносную искру.
Вот так вот. Три неуклюжих бонда… Которые вполне могли меня убить, потому что видели в темноте гораздо лучше меня.
Вспомнился кузнец Коваль и его шаманское зелье, существенно улучшавшее ночное зрение. Если вернусь в те края, непременно попрошу рецептик.
Двух норегов Свартхёвди взял практически целыми. Третьего, который отправился меня добивать, тоже повредил нелетально. Ранил в плечо.
Точно, бонды. Охотники из ограбленной нами избушки. Оставили одного на хозяйстве, а сами отправились наказать воров. Теперь сожалеют. Рожи испуганные. Ждут нехорошего. А что, если им предложить сделку?
Посовещавшись с побратимом, я выкатил норегам предложение, от которого невозможно отказаться. А именно: мы их всех оставляем в живых. Но одного берем с собой. В качестве проводника. Даже заплатим. А двое других, целый и раненый, пусть возвращаются домой.
Согласились, конечно. В альтернативе-то – всех троих в расход.
Позавтракали чужими припасами и тронулись, не дожидаясь рассвета. Как оказалось, неудачливые мстители видели милях в десяти отсюда большую группу вооруженных людей. Готов поставить эрир против дирхема, что это Вагбранд-ярл с братвой.
А тут как раз, очень удачно, пошел снег.
Отправились. Медвежонок шел замыкающим и все время ворчал. Практичные бонды потребовали с него клятву: их не убивать. А они, в свою очередь, поклялись, что не станут о нас рассказывать. Само собой, если бонды попадут в лапки Вагбранда, и тот решит допросить их со всей строгостью, никакие клятвы не помогут. Однако Свартхёвди вынужден был поклясться и теперь очень сокрушался. Не будь клятвы, он бы без зазрения совести отстал ненадолго и прикончил раненого и его спутника. Мертвые молчат.
Нашего проводника зовут Дрива Ходок. И он действительно Ходок. Прет по целине так, что Свартхёвди приходится его придерживать, чтобы мы с Гудрун не потерялись в снежной пелене. Снег падает безостановочно. Надо полагать, это Дрива
[25]
принес нам такую удачу. Не будь у нас проводника, могли бы и заблудиться: видимость – метров тридцать. Опять-таки, здесь горы. Не хочется провалиться в какую-нибудь стометровую трещину, неосторожно встав на рыхлый снежный мостик. Но в целом снег – это прекрасно. Прячет следы, прячет нас. Вот сейчас, к примеру, мы уже часа два как поднимаемся по пологому склону и при ясной погоде были бы видны километров с тридцати, учитывая качество зрения скандинавов.
