— Причем же здесь Озма?
— У Озмы есть свои чары. Это ее голос.
— Разумеется, — сказал Кратов, пожимая плечами. — Тоже мне, открытие! Вся человеческая Галактика, а теперь еще и Светлая Рука, с удовольствием пребывает во власти этих чар…
— Со Светлыми Эхайнами дело обстоит несколько иначе.
— Бруно, вы до невозможности похожи на жирного тритойского кота, — слегка раздраженно заметил Кратов, — который поймал жирную тритойскую крысу, но вместо того, чтобы слопать ее, вдруг принялся вылизывать себе причинное место!
— Хорошо, пусть кот займется крысой, — улыбнулся в бороду Понтефракт. — Помните, я говорил вам о присущей различным расам повышенной чувствительности к определенным участкам акустического спектра?
— Очень смутно. Нечто похожее мне говорила Озма, но смысл был абсолютно иной.
— Возможно, я и не говорил этого. А содержание ваших бесед с Озмой отныне должно заботить лишь гекхайана… Взгляните-ка. — Понтефракт внезапно извлек чуть ли не из-под своей задницы обтянутый крокодиловой кожей (вполне вероятно — натуральной) бювар, шмякнул его на стол, и тот обернулся обыкновенным, чуточку старомодным переносным видеалом. — Что это, по— вашему?
— Видеал, — терпеливо ответил Кратов.
— А на экране видеала что?
— Очень похоже на потеки грязной дождевой воды на оконном стекле.
— Весьма образно. Вы сегодня фонтанируете разнообразными поэтическими сравнениями… А еще на что?
— Господи, на акустический спектр! — воскликнул Кратов.
— Теперь угадали. А вот это, — Понтефракт ткнул пальцем в особенно темный и широкий потек, — участок чувствительности. Перед вами, коллега, акустический спектр, воспринимаемый стандартным светло-эхайнским ухом. Добыто из военно-биологической лаборатории на Эхайнагге… Светлые Эхайны: стаповятся кроткими, как дети, если раздражать их слух в указанном диапазоне звуковых колебаний. А теперь взгляните сюда.
— Кажется, я начал догадываться, — пробормотал Кратов.
— Верно. Это спектрограмма голоса несравненной Озмы. Теперь совмещаем… — Две картинки наползли одна на дру-ую. — И что же мы видим?
— Да, — сказал Кратов. — Доминантный участок акустического спектра, извлекаемого голосовыми связками Озмы, почти однозначно совпадает с мелкими, но тщательно скрываемыми слабинками эхайнской натуры. Поэтому, когда она поет, эхайнские души рыдают от умиления…
— Озма зачаровала Светлых Эхайнов, — промолвил Понефракт. — Как сирены старину Одиссея. Как Снежная Королева ксенолога Галактического Консула. Кстати, подозреваю, то это явления одного порядка, и Одиссей просто имел неосторожность проплыть мимо одного из последних на Земле поселений юфмангов… Озма действительно может вить веревки из этих неандертальцев. И, надеюсь, посвятит этому занятию весь свой досуг.
— Этакое культурогенное оружие, — глубокомысленно изрек Кратов. — Надеюсь, потомки нас не станут осуждать за то ничем не прикрытое применение. В конце концов, все средства хороши, чтобы остановить войну.
— Эрик Носов с вами бы не согласился, — сдержанно заметил Понтефракт.
— И насрать! — внезапно ожесточился Кратов. — Мало ли с чем он не согласился бы?! Сказано же: красота спасет мир…
— Конечно, спасет, — успокоил его Понтефракт. — Что же еще может его спасти?! Но — увы…
— Что же означает это ваше «увы»? — сощурился Кратов. — Что участки чувствительности эхайнов Светлой Руки не совпадают с аналогичными участками других эхайнских рас?
— Именно, друг мой. Поэтому дивный голос Озмы поможет нам вывести из войны лишь пятнадцать процентов противостоящих нам сил. Более того — располагая данными о слабых местах всех прочих эхайнов, мы не сможем распространить имеющийся опыт на весь Эхайнор. Ибо реакция на раздражение участков чувствительности различна и даже не всегда положительна. Разные условия эволюции, то-се… И у нас нет возможности экспериментировать. Они же не сдаются в плен!
— Эрик Носов сказал бы: если они сами не сдаются, значит — мы их возьмем… — Кратов вдруг оживился. — А как было бы просто! Провести галактический конкурс вокалистов, отобрать победителей — в нашем с вами понимании, — и отправить на гастроли по враждебным городам и весям. Ну что ж, пятнадцать процентов — это не так мало, как кажется… Постойте-ка, — встрепенулся он. — Но вы сказали, что добыли этот спектр на Эхайнагге!
— Угу, — промурлыкал Понтефракт. — Помните того парня… как его?.. Гвидо Терранова? Шпиона с высшим ксенологическим образованием? Вот он со своей группой и добыл.
— Эхайнагга — столица Красных Эхайнов. И тамошние военспецы вполне могут догадаться, в чем загадка очарования Озмы!
— Могут, — покивал Понтефракт. — И наверняка уже догадываются. Они весьма сообразительные ребята.
— Значит, Озме угрожает смертельная опасность!
— Что вы имеете в виду? — Понтефракт извлек из зеленой с золотым коробочки огромную початую сигару и неспешно, с аппетитным чмоканием и присвистом раскурил от свечи. — Что Красные Эхайны попытаются уничтожить ее и тем самым вернуть Светлых в лоно войны?
— Конечно!
— Подумайте еще раз, и в более спокойном ключе. Исходя из допущения, что наши оппоненты не только сообразительны, но и дальновидны.
— Вы переоцениваете их дальновидность. Обладай они ею в достаточной мере — и война бы давно прекратилась.
— Хорошо, сделайте поправку на эхайнский менталитет… но все же не сбрасывайте со счетов.
— Ну, попробуем. Так, так… Террористы из числа Красных Эхайнов, Черных или, там, Лиловых, разумеется, могут уничтожить Озму. — Кратов страдальчески поморщился. — Отвратительно даже думать о том, что кому-то взбредет на ум уничтожить юную и совершенно очаровательную женщину…
— Допустим все же, что таки взбрело.
— Ладно, допустим… В результате весь Эхайнор просто наживет еще одного врага. Только будет это не деликатное, щепетильное в вопросах прав личности Галактическое Братство. А будут это такие же отчаянные головорезы, как и они сами. Причем в чрезвычайно скверном расположении духа!
— Угу, — Понтефракт довольно зачмокал сигарой. — Нет ничего более злобного, чем возомнивший о себе вассал… Светлые Эхайны уже привыкли к Озме, — сказал он, изрыгая клубы дыма. — Не слишком удачный пример, но вспомним из классики — крыса с рычагом, который через электрическую цепь раздражает участок наслаждения в ее мозгу.
— А раз они привыкли к Озме — значит, привыкнут и к нам, — продолжил его мысль Кратов. — И начнется нормальный, столь милый сердцу истинного ксенолога процесс культурной интеграции. Все же мы — братья. Пусть давно и несправедливо разлученные, пусть порядком отвыкшие друг от друга, но — братья.
— Блудные братья, — сказал Понтефракт. — Этот ваш еще один чрезвычайно удачный образ… И если, боже сохрани, Озмы не будет — они снова обратятся к нам, не упуская при этом чесать своих бывших сородичей в хвост и в гриву. И мы непременно отыщем им новую сирену.
