— Да на здоровье! — хмыкнул Кратов. — Эта вещица несколько тысяч лет провалялась в рухнувшем подвале так называемого Дома Эшеров под грудой истлевшего хлама. Потом ее «потрогали» ковшом тяжелого скрепера, да и гусеницей тоже. Несколько десятков лет тому назад один из ее первых исследователей изнемог рассудком в тщетных потугах понять и охватить. И во временном умопомрачении прикоснулся к ней кувалдой. Как видишь, ей это не повредило.
— Тогда, конечно, я ее трогать не стану, — сказала женщина. — Что за интерес это делать, если не будет ответной реакции?
— Прототитанидам нет дела до мелкого копошения муравьев на их могилах. размышлял Крдтов — Даже их механизмы игнорируют наше присутствие. Нас для них попросту не существует. Наши временные пласты не пересекаются. Может быть, потому Модель и неуязвима, что мы видим лишь ее nространственно-временную тень, проекцию на нашу вселенную.
— Ты сам все эго придумал?
— Угу. Прямо сейчас.
Рашида молча смотрела на мельтешащие деталюшки и вспыхивающие между ними огоньки.
— Это как вызов нашему самолюбию. — наконец сказала она. — Чтобы мы не мнили о себе слишком много. Это как усмешка мертвеца.
— Ты чересчур впечатлительна, — заметил Кратов. — На самом деле прототитаниды вряд ли задумывались о нас. Как мы не забиваем себе голову заботами о тех, что придет после нас. И куда, кстати, придет. Потому что это будет уже не наш мир. Не наша вселенная И мы даже не в силах придумать ей имя. Не говоря уже о том, чтобы представить себе ее устройство. Наверное, даже тектоны пасуют перед такой задачкой. Да у них и без того полно хлопот…
— Плохая мысль собрать все это в одном месте. А вдруг это фрагменты мозаики, которую нельзя складывать? Вдруг ее нарочно разрушили и раскидали по углам и закоулкам Галактики до нас те, кто знал, к чему это приведет? И однажды, когда все квадратики и кружочки лягут на свои места, все и произойдет?
— Что — все?
— Ну, совсем все. — Нет, я не смог бы с тобой прожить всю жизнь, усмехнулся Кратов — Эти зловещие пророчества… Это мрачное созерцание теней, отбрасываемых даже самыми светлыми предметами… С тобой кто угодно станет мизантропом. А я по натуре безудержный оптимист.
— Как давно ты гляделся в зеркало? — удивилась Рашида. — Оптимистов с такой каменной физиономией не бывает.
— Ты никогда прежде не встречала живого оптимиста. Вокруг тебя всегда вращались унылые личности. Унылые от собственного несовершенства. Отчаявшиеся завоевать твое тело и душу личности. Только в таком окружении ты могла сиять и ослеплять.
— Встречала, — возразила Рашида. — Его звали Стас Ертаулов.
— Пока он был оптимистом, он хватался за все юбки в пределах досягаемости. Тебе будет неприятно это слышать, но ты была лишь одной из них. А уж потом… как я понимаю… он мог быть либо один, либо с тобой. И ни с кем больше.
— Кратов, — сказала Рашида. — Зачем ты хочешь сделать мне больно, Кратов?
— Вовсе не хочу. Я только пытаюсь превратить тебя в оптимиста. Этот мир не так враждебен, как притворяется. Скорее, он равнодушен, что уже неплохо. И не нужно выеживать все свои иголки, чтобы никому и ничему не взбрело на ум причинить тебе вред. Правильнее будет дружески похлопать вселенную по плечу, рассказать ей анекдот, и она охотно посмеется вместе с тобой.
— Бог знает что ты несешь, Кратов! — возмутилась Рашида. — Ты похлопаешь вселенную по плечу, а она возьмет и отъест твою панибратскую руку! Вместе с твоей глупой башкой, забитой анекдотами…
— Хочешь еще одну гипотезу о Титанийской Модели? — весело спросил он. Никакая это не модель. Детская игрушка, вот что это такое! Головоломка для развития пространственного воображения. Если соберешь ее как нужно, она оживет и замигает красивыми огоньками. Давным-давно лялька собрала ее и, как это бывает с ляльками, утратила к ней всякий интерес. Забросила под кроватку в ящик с другими игрушками и забыла. А головоломка до сих пор старается, работает и мигает. Выказывает одобрение сообразительной ляльке…
— Ну тебя к черту, Кратов!
Они миновали стену, с точностью до царапин и сколов воспроизводившую фрески из подземных лабиринтов Финрволинауэркаф. Кратов давно видел указатели и хотел бы избежать свидания с этим местом в обширной экспозиции Тауматеки, но не удалось… Сцепив зубы, он с трудом отвел глаза от зеленокожей трехглазой русалки, что сквозь года, сквозь бездну тринадцати лет, посылала ему свою неуловимую, зазывную и безумную улыбку. Он и не знал, что с тех пор кто-то отважился повторить его маршрут. Не только повторить, но и доставить в Тауматеку живые свидетельства того, что не все виденное им в недрах планеты-машины было болезненным бредом…
Перед фресками стояли пятеро в открытых, сильно облегающих нарядах, напоминающих акробатическое трико или комбинезоны для подводного плавания. О чем-то негромко переговаривались — долетавшие обрывки фраз были непонятны и в то же время удивительно знакомы. Рашида с тревогой сжала Кратову локоть, заглянула ему в лицо: «Что с тобой, Костик?» Он не ответил, напряженно ожидая, когда кто-нибудь из странных незнакомцев обернется. Словно уловив его мысли, один обернулся — движение было нечеловеческим… иная пластика, иначе прилаженные мышцы… хотя все остальное казалось неотличимым. Обычное лицо… едва заметная сглаженность черт, неуловимо несхожий разрез глаз…
Иовуаарп.
— Вам нравится? — осведомился он, приветливо улыбаясь.
Кратову потребовалось значительное усилие, чтобы сбросить оцепенение.
— Не очень, — сказал он извиняющимся тоном, постаравшись придать своему голосу естественную окраску. — Я не поклонник авангардизма.
— Авангардом это назвать трудно, — промолвил иовуаарп. — Этой картине, точнее — оригиналу картины, что хранится в недоступном для посетителей месте, почти пятьсот лет. Она старше, чем «Явление Христа народу», не говоря уже о «Черном квадрате» Малевича или «Над городом» Шагала… Здесь написано «Пещерная русалка». Это неправильное название.
— А как правильно?
— Картина называется «Сон угасшего чувства». И автор тоже известен.
— Наверное, это нетрудно будет исправить, — предположил Кратов.
— Разумеется. Это как раз тот случай, когда все можно исправить.
Иовуаарп коротко кивнул — движение выглядело немного птичьим, — и присоединился к созерцающим фрески товарищам.
— Самое время рассказать про Уэркаф. — проговорила наконец Рашида, до сей поры озадаченно безмолвствовавшая. — Между прочим, и Торрент этого желает.
— Его интересует моя третья миссия, — горестно усмехнулся Кратов. — Первые две общеизвестны.
— Вот и расскажи про третью миссию.
— Не хочу. Это было… фиаско
— Но никто не может все время побеждать!
— Если бы я побеждал хотя бы один раз из двух! Если бы…
— И что это был за странный разговор с этими эльдорадцами? Так и мерещатся подводные течения, второй и третий смыслы, какие-то туманные намеки на известные лишь вам двоим обстоятельства…
