— Заменив ее на большую охоту Длинных Зубов? Вспомните Тун Лу. Он ощутил себя богом, бесстрастным вершителем судеб, и потому убил разумных морских свинок.
— Никого я не хочу убивать. Но разум нужно заслужить, выстрадать, завоевать! А не получать запросто, как новогодний подарок, тем более, когда не знаешь, как им распорядиться…
— Вам, Костя, явно симпатичен этот стихотворец Бубб. И потому вы готовы защищать его монополию на разум. Другие-то чем перед вами провинились? В ксенологии нельзя руководствоваться эмоциями, особенно субъективными. Боги тоже имели любимчиков, холили, осыпали благодеяниями. И безжалостно преследовали всех прочих… Сейчас мы не можем остановить рациоген — ибо тем самым мы одним махом уничтожим и несколько разумных рас. А это геноцид, Костя… И откуда в вас уверенность, что история, поведанная Буббом, не выдумана им скуки ради? Как у него с фантазией?
— Нормально. Я встречал людей, у которых дело обстояло хуже…
— Вот видите! Я склонен предполагать, что в «дорацигеновские» времена на Церусе вообще не было разума. Наши ксенологи летали на побережье, и никаких Пескоедов им не повстречалось…
— Побережье большое, — упрямо возразил Кратов.
— Так или иначе, вопрос о ситуации на Церусе I я выношу на обсуждение в Галактическом Братстве.
— Тогда уж заодно исследуйте и возможную связь между рациогеном Тун Лу и рациогеном Церуса I. Григорий Матвеевич помолчал.
— Вы предполагаете, что… — начал он осторожно.
— Угу, предполагаю. Допустим, что некая высокоразвитая цивилизация, вероятнее всего — не входящая в Галактическое Братство, решила испытать концепцию рациогена сразу в двух контрольных точках. Точка первая — Церус I, где рациоген был применен по прямому назначению, как генератор наведенной разумности. Точка вторая — Земля, опыт в среде окрепшего, давно сформировавшегося разума. Насколько я знаю, Тун Лу додумался до практической реализации рациогена внезапно, на голом месте. Эта идея возникла у него и только у него, потому что фундаментальные научные предпосылки просто отсутствовали. Как будто он заглянул кому-то… постороннему через плечо, или ему подсказали… Этот второй эксперимент сорвался, так как Тун Лу не знал, что рациоген может служить и усилителем интеллекта. А эффект был бы потрясающий! — Кратов не глядя пробежался пальцами по сенсорам, и кресло резво крутнулось на месте. — Нечто сродни тектоновскому «многовекторному мышлению». Должно быть, каким-то образом инициируются дополнительные нейронные связи в мозгу… Кому-то было занятно увидеть, что получится, когда человечество внезапно и стремительно, ломая и круша законы эволюции, обратится в расу, интеллектуально превосходящую все, что было до сих пор в Галактике. В расу супертектонов.
— Смиренно склоняюсь перед вашей фантазией, Костя, хотя порой она принимает весьма причудливые формы. Думаю все же, что Тун Лу пришел к созданию рациогена самостоятельно — хотя здесь я, конечно же, руководствуюсь исключительно аптропоцентристскими настроениями. Но вы не правы: идея эта носилась в воздухе, и совпадение наверняка случайно. Тем более, что я не разделяю вашего мнения об интеллектуальном первородстве Длинных Зубов и иже с ними. Но проверить следует… А сейчас я покидаю вас, Костя. Вам нужно воздать должное сну. Как ваши ноженьки?
— Ходят, болезные. — Кратов привстал, опираясь на руки. Его лицо задергалось от напряжения. — Правда, это пока… неприятно. Но уж во всяком случае, сидеть на печи, дожидаючи калик перехожих, подобно Илье Муромцу, я не намерен.
— Понятно… Кстати, вы помните, что командор Лерман обещал вам трое суток домашнего ареста? Так вот, он свое обещание готов исполнить. А сутки на Церусе, как вам уже ведомо, гораздо более продолжительные, нежели на Земле или, скажем, в Парадизе.
— Он и убить меня как-то обещал, — хмыкнул Кратов.
— Дабы вы неукоснительно блюли постельный режим хотя бы некоторое время, он поместил вас в одну каюту с надежным и несговорчивым стражем, который будет предупреждать ваши желания и… гм… поползновения.
— А вот это, судари мои, уже посягательство на свободу передвижения!
— Отнюдь. Всего лишь рекомендации медиков.
— Подождите, Григорий Матвеевич. Я подозреваю, сейчас вы собираетесь неторопливо, обстоятельно обсудить церусианский прецедент на Совете ксенологов и принять какое-то осторожное решение…
— Именно так, Костя, я и хочу поступить.
— Но, независимо от исхода обсуждения, можно же начать работы по разъединению рас! Сселить Длинных Зубов и родственные им племена из эпицентра бедствия — иначе это и не назовешь. Допустим, на побережье… Хотя нет, это узенькая полоска суши, там им будет тесновато, начнутся междоусобицы с Пескоедами. А на другие материки?
— Боюсь, Костя, что не смогу вам это обещать. Есть маленькая, но весьма неприятная планетографическая подробность. Материк, который мы удостоились попирать ногами — кстати, в честь первооткрывателей звездной системы его предложено назвать Хаффия… так вот, он единственный здесь. Избытка альтернатив Церус I нам не предоставил. Есть еще какие-то утлые архипелаги, разрозненные островки. Да что-то крупное на южном полюсе.
— Но почему бы не туда?
— Среднесуточная температура минус восемьдесят Цельсия, снежные смерчи, полное отсутствие растительности. Все остальное — ледяной океан… Церус I оказался чересчур холодной планетой, Костя, чтобы было где разгуляться эволюции.
— Выходит, я неосознанно повторил маршрут создателей рациогена… — Кратов хлопнул себя по лбу — Ну конечно же! В условиях неопределенности Чудо-Юдо всегда выбирает для посадки геометрически и центр наибольшего по площади участка суши. Такая в нем заложена программа. И у тех — тоже…
— Ну что ж, Костя, я констатирую тот факт, что вы были просто обречены открыть этот рациоген. Буде он, разумеется, существует в реальности. С чем вас и поздравляю. Хотя не с чем особенно поздравлять…
— Он существует. Пока…
— Вы что-то сказали, друг мой?
— Нет, ничего.
В дверях Григорий Матвеевич задержался.
— Костя, — произнес он. — Простите мне старческое любопытство, а кто ваши родители?
— Родители? — Кратов с трудом оторвался от размышлений. — Как кто? Мама и папа… Мама — биолог, селекционер. Ольга Потоцкая, «банановый звездоцвет» ее рук творение, не слыхали?
— О! — сказал Энграф вежливо, хотя понятия не имел ни о каких «звездоцветах».
— Впрочем, сейчас она скорее теоретик, педагог. А отец… Кем он только не перебыл! Как говорят, «искатель себя». Да я его почти не знаю. А зачем вам?
— Да так, безделица…
Энграф вышел в коридор, продолжая испытывать мучительное ощущение того, что этот юнец знает о рациогене гораздо больше, чем кто-либо на всем Церусе и вообще в радиусе ста парсеков вокруг.
9
Григорий Матвеевич волновался. Справедливости ради следовало заметить, что внешне его взбудораженное состояние никак не проявлялось. И тем не менее, внутренне он дрожал крупной дрожью и старательно прятал от посторонних глаз свои руки. Рукам настоятельно необходимо было за что-то уцепиться или на худой конец что-то разорвать в клочки. «Предки в подобных случаях рекомендовали раскокать пару тарелок из бьющегося фарфора, — с иронией подумал он. — Для снятия стресса… А нынче посуду производят исключительно противоударную, термостойкую и черт-те какую, совершенно не заботясь о нервах людей. Так что, братец, давай-ка исцелися сам…»
