– А и правда, че? – Выдр покосился на остров. – Че опасного в силе, которая в пух и прах раздраконила этот лес? Че опасного в крутых голых утесах и острых шпилях, в неподвижных черных тучах, в громах без молний? Ты прав: разве че клепаный дурак способен учуять здеся опасность.
До его лапы дотронулась чужая, нежная. Он взглянул в полные восхищения глаза Пивверы.
– По-моему, ты очень смелый, раз идешь туда со своим другом.
– Да. – Рысь обняла его за плечи. – Это очень дос-стойно, очень благородно с-с твоей с-стороны.
– Достойно?! Благородно?! – Мадж был ошеломлен. – Стал быть, это правда: я конченый выдр. Ни один уважающий себя урка не захочет показаться в одной компании со мной. – В голосе появилась твердость:
– Коли так, можно идти спокойно. Ниче страшнее миловидной бабенки, которая назовет меня благородным, я на этой горке не найду, К нему наклонился Джон-Том:
– Мадж, не воспринимай это слишком близко к сердцу. Для меня ты всегда останешься лживым, жуликоватым, вороватым, пройдошистым трусом.
На глазах выдра набухли слезы.
– Спасибо тебе, кореш. До чего ж приятно узнать: как бы сильно я ни менялся внешне, один человечишка всегда будет любить меня таким, какой я есть на самом деле.
Вокруг друзей уже собрались все.
– Воплощение с-силы духа, – заявила Сешенше.
– Олицетворение стойкости, – добавила Алеукауна.
– Квинтэссенция мужества!
У Пивверы сияли глаза.
– Че? Квинтэссенция мужества? – Выдр выпрямился во весь рост. – Вот тута, крошка, ты совершенно права. – Он повернулся к Джон-Тому:
– Давай-ка, чувак, спустим на воду шлюпку. Мне-то она, конечно, на фиг не нужна, но страшно и думать о том, чтоб предлагать тебе купание. Да ты не волнуйся. Я за тобой пригляжу, вот так.
Джон-Тому пришлось закусить нижнюю губу, чтобы не расхохотаться.
Это делалось уже столько раз, что с многострадальной губы не сходили шрамы.
Пока он настраивал дуару, а Мадж изображал украшение на носу корабля, солдаты осторожно спустили на воду единственную шлюпку.
Напутствуемые градом советов и предостережений, друзья гребли к берегу. Впереди кружилась и приплясывала в воздухе возбужденная музыка.
Высадка на мелкий черный песок прошла благополучно. Корабль остался за пределами слышимости, а посему Мадж поспешил превратиться из рыцаря без страха и упрека в его полную противоположность.
– Какого клепаного лысого черта я здеся делаю? – кипятился он, помогая Джон-Тому вытащить лодку из воды. – Чувак, че за вонючие обстоятельства затолкали нас в эту паршивую дыру?
Джон-Том аккуратно сложил весла в лодку.
– Во-первых, твое тщеславие. Да-да, это оно тебя сюда привело.
Тщеславие и жадность, вот что всегда тобою движет.
От этих слов выдр заметно повеселел.
– Вот спасибочки! А я уж было подумывал, и правда мне хана! – Он расплылся в ухмылке. – Квинтэссенция мужества! Это ж надо такое сморозить!
– Пиввера знает, что делает. Если одна струнка души не отзывается, надо тронуть другую. – Джон-Том стер с ладоней морскую соль. – Ладно, пошли.
Выдр огляделся:
– Пошли? Куда пошли?
– Туда, куда шли все это время.
Джон-Том указал на звонкое облачко. Оно возбужденно голосило у опушки увечного леса.
– Шлепать за косяком безмозглых нот? Ты это всерьез?
– Я это всерьез.
– Интересно, че это я ни капельки не удивлен? – Запрокинув голову, выдр разглядывал тропу впереди. – Тока ты, кореш, не торопись, ладно?
Ты ж знаешь, лапы у меня не шибко годятся для скалолазанья. Тут вы, люди, затыкаете нашего брата за пояс.
Джон-Том двинулся вперед.
– Не волнуйся. Будет трудно – я помогу.
Когда стало ясно, что он идет в одиночестве, пришлось остановиться, оглянуться.
– Да идем же!
Мадж задумчиво водил по песку носком башмака.
– Знаешь, приятель, я б лучше остался и посторожил шлюпку. Ты ж не хочешь, чтоб мы с тобой застряли на этом поганом островке?
– До корабля плыть всего ничего. Идем. Где твое хваленое мужество?
Выдр неохотно поплелся за ним.
– Ваще-то при мне. Я просто хотел проверить, смогу ли в случае чего с ним совладать. В некоторых ситуациях, по твоей вине возникающих, это бывает совсем нелегко.
Между тем на прочно заякоренном судне солдаты терли и мыли все подряд, а принцессы собрались на корме – поговорить.
– Наконец-то! – с откровенным облегчением произнесла Сешенше. – Я уж думала, мы никогда не отдохнем от кошмарного выдра.
Схожим образом рассуждала и Алеукауна:
– Да! А ты заметила, как он на тебя пялился? Глазищи как у совы!
Что называется, откровенный взгляд!
Квиквелла шлифовала когти.
– У выдр в словаре нет такого слова – скромность. Во всяком случае, у особей противоположного нашему пола.
– Подруги, не слишком ли горячее у вас воображение? – Умаджи лежала на палубе, млея на солнышке. – Или вы чересчур мнительны? На меня он так не смотрел.
Сешенше и Квиквелла переглянулись и сдавленно захихикали, а Пиввера сказала:
– Ну, я даже не знаю. По-моему, он вполне ничего.
– Понятно, ведь он из твоего племени, – заметила Алеукауна.
– Да, понятно, но непрос-стительно.
Сешенше опять хихикнула.
– Так бери его себе, кто же против? – Ансибетта легонько пожала плечами. – Выдры-самцы такие… такие…
– Какие? – Пиввера взглянула на нее в упор.
– Упертые. Разве они умеют думать о чем-нибудь, кроме?..
– Кроме чего?
Пиввера не собиралась отпускать ее за здорово живешь.
– Кроме рыбы. Только о ней и говорят! Разновидности рыбы, блюда из рыбы, ловля рыбы. Более того: от Маджа пахнет рыбой. Он помешался на рыбе!
– Да неужели? – Пиввера недобро ухмыльнулась. – Что ж, дорогая Ансибетта, не буду спорить. Человеческая наблюдательность никогда не перестанет меня восхищать.
– Просто мне кажется, это так очевидно, – прошептала Ансибетта.
– О, несомненно, – согласилась Пиввера.
– Лейтенант?
Пауко стоял на баке, разглядывал берег.
К нему подошел Найк:
– Что-нибудь видишь, солдат?
– Вижу сияние, командир. Но не близко. На порядочном расстоянии, за рифом. – Пауко напряг великолепное зрение. – И оно почему-то кажется знакомым.
