— У нее дела, — хмуро ответил Травник.
— Неужели? — Проказа внимательно посмотрела на здоровяка и, несмотря на владеющее ею легкое беспокойство, не удержалась, рассмеялась: — Догадываюсь какие!
В смехе отчетливо прозвучали издевательские нотки, однако Травник остался невозмутим. Он вернулся к еде, насадил на вилку кусочек мяса и положил его в рот. Массивная челюсть пришла в движение. И хотя кушал Травник очень аккуратно, интеллигентно, Проказа все равно поморщилась. Вид жующих толстяков вызывает у некоторых людей отвращение.
И может быть, именно поэтому женщина решила развить неприятную для Травника тему.
— А что ты чувствуешь, когда Испанка уезжает к очередному любовнику? — поинтересовалась Проказа.
Здоровяк не ответил.
— Ревнуешь?
Тишина.
— Ты не расспрашиваешь Испанку о ее приключениях? Не выпытываешь подробности?
Травник неспешно доел жаркое, откинулся на спинку стула и безмятежно заметил:
— Насмехаясь над чужой слабостью, ты выставляешь напоказ собственную.
Проказа высокомерно усмехнулась:
— Намекаешь, что я не сильна? Глупо. Я…
— Ты полностью осознаешь свою ущербность, — холодно продолжил Травник. — Она сводит тебя с ума. И твое поведение — жалкая попытка забыться. Жалкая, потому что напрасная — от себя не убежишь.
Удар был силен, но Проказа его выдержала. Только улыбка из издевательской превратилась в злую.
— Может, я и бегу от себя, Травник, но мне, по крайней мере, есть чем забыться. Есть чем насладиться. Моя ущербность не мешает мне жить полной жизнью.
— А я себя ущербным не считаю, — ответил здоровяк. — Я такой, какой есть. Но тебе ли, Проказа, не знать, что от судьбы не уйдешь?
— Та-ак, ромашка у меня уже есть. Ромашка не нужна. А это что?
Мальчик раскрыл ботанический атлас и принялся искать латинское название сорванного цветка. Обязательно латинское — в своем гербарии он писал только на этом языке. Привычные ромашки, незабудки, колокольчики, фиалки обретали новые имена, загадочные и важные, красивые и величественные. И все они были выписаны на листах бумаги аккуратным почерком.
— Viola arvensis Murr. Gaud.
Ребенок положил цветок рядом с собой и принялся заполнять очередной лист гербария.
Странное занятие для двенадцатилетнего мальчишки? Странное. Если не учитывать одной детали: двенадцатилетний мальчишка путешествовал вдоль опушки леса в инвалидной коляске — последствия недавней автокатастрофы.
И увлеченный составлением гербария, не слышал тихого разговора, который вели стоящие неподалеку родители.
— Врач сказал, что он встанет на ноги, — негромко произнесла женщина. — Гимнастика приносит плоды, и недели через две Хосе пойдет.
— Хорошо, — кивнул мужчина.
— Но все остальное… — Женщина всхлипнула. — Родриго, что нам делать?
— Главное — он жив, — хмуро ответил отец ребенка. — Главное — он жив…
Да, сейчас это главное. Но пройдет несколько лет, и маленький Хосе узнает, что сверстники считают важнейшими совсем другие ценности. Что сам факт: «я жив!» воспринимается ими как само собой разумеющееся, как данность, обыденность. Подростки не понимают его значения. Главное для них — быть мужчиной, настоящим мужчиной, и те, кто по каким-то причинам не соответствует этому высокому званию, становятся отверженными. В лучшем случае они получают снисходительную жалость, в худшем — издевательства. А как правило, и то, и другое.
Травник научился терпеть подначки и отвечать грубостью на грубость. Внушительные размеры, природная сила, увеличенная занятиями спортом, превратили его в неудачный объект для издевательств и шуток, однако не подарит ему друзей. Он не был им ровней. А потому проводил очень много времени со своим любимым гербарием…
— Зачем ты хотела меня видеть?
— Слышал, что случилось с Вонючкой?
— Гончар звонил, — кивнул Травник.
— Сейчас Вонючка на конспиративной квартире отлеживается. Вот адрес. — Проказа протянула здоровяку сложенный пополам лист бумаги. — Гончар просил съездить и поставить его на ноги. Завтра Вонючка должен быть в форме.
— Что с ним?
— Сотрясение, трещина в двух ребрах, несколько рваных ран и синяков.
— Будет в форме, — подумав, ответил Травник. И с некоторым недоумением в голосе осведомился: — Нельзя было позвонить и сказать адрес? Зачем приехала?
— Гончар велел поменьше трепаться по телефону, — объяснила Проказа. — Мало ли что? От Механикуса любой пакости можно ждать.
«Или от москвичей…»
— Понятно. — Здоровяк допил свое вино. — Ладно. Я пойду.
— Подожди, — неожиданно попросила женщина.
— Что-нибудь еще?
Проказа неуверенным жестом прикоснулась к сумочке. Ненужный жест, ненужное движение. Ей, похоже, было неловко. Очень странно для тигрицы. Или она понимает, что завтра может оказаться на месте Невады и придет ее черед обращаться к Травнику за помощью? А травки ведь разные бывают. Одни помогают, другие…
— Я… больше не буду доставать тебя. — На Травника женщина не смотрела. — Я знаю, я порядочная сука, но… Но к тебе я больше не пристаю. Вот. Теперь проваливай.
Здоровяк улыбнулся и вышел из ресторана.
— Он уходит! — Возбужденный Славик едва не подпрыгивал на стуле. — Я же говорил, что у них деловая встреча!
— Идем вместе? — осведомился Гарик.
— Разумеется.
— Куда поедем потом?
— Куда она захочет.
— Старик, ты, похоже, завелся.
— Это тигрица, Гарик, настоящая тигрица!
Он вскочил и быстрым шагом направился к столику женщины в черном. Гарик поспешил следом. Заметившая взволнованных юнцов Проказа улыбнулась и достала из сумочки пачку сигарет.
— Вы позволите предложить вам огонь?
* * *
Решение отправиться в лабораторию Петровича возникло у Яши спонтанно. Вернее, это сначала Рыжков думал, что спонтанно, что взыграло чувство вины. Ведь Стрекалов, несмотря на то что миллионер, все-таки… друг. Старый, проверенный. И не друг детства, а самый что ни на есть друг с детства. Илья пригласил в гости, а он… а он даже не отказался — просто не приехал.
Следовало извиниться.
И лишь спустя некоторое время — Яша решил не тревожить Петровича на работе, а подождать до вечера, — Рыжков понял, что главная причина, которая побудила его искать встречи с Ильей, заключалась в другом.
