Он же Призрак.
Странный человек, в совершенстве владеющий искусством убийства.
«Каждый идет по канату, смерть поджидает едва ли не за каждым углом, однако тысячи различных причин позволяют нам ускользать, дожидаясь своего часа. Но если выбрать подходящий момент, человека можно убить, просто пошевелив пальцем».
Призрак-Оружейник всегда выбирает ПОДХОДЯЩИЕ моменты. Сломанные видеокамеры, расслабленная охрана… добавляются несколько штрихов, и привычные, не таящие угрозу места превращаются в смертельные ловушки.
«Что же ты за человек?»
В сентиментальные мотивы старика Федор не верил, точнее, оценивал вероятность подобного процентов в пять, не более. Еще пять процентов на то, что Оружейника нанял Назим Гусейн — если так, то к чему история с пистолетом? Получается, интерес убийцы в чем-то другом.
В чем?
И почему Оружейник оставил Ильгара в живых?
Очкарик не знал ответов на два этих вопроса, но понимал, что именно они станут ключом к разгадке происходящего.
Живой Ильгар, знающий, где находится логово Оружейника, показался пригласительным билетом в гости. Минут десять Волков боролся с искушением направить по указанному юношей адресу оперативников: скрытно оцепить здание, послать внутрь пару разведчиков, если клиент на месте — штурмовать квартиру, если нет — устроить засаду. Боролся и поборол.
Нет, нет и нет. Если Оружейник действительно поддался сентиментальным чувствам, то он уже покинул логово. Если же за его действиями прячется неизвестный пока мотив, то кавалерийская атака может все испортить. Надо ехать самому.
Это был один из тех старых домов, что прячутся за фасадами центральных улиц. Непрезентабельного вида, с разбитым тротуаром вокруг и скрипучей дверью подъезда. Один из тех домов, до которых еще не добрались охотники за дорогой землей в центре, который еще не успели снести, чтобы воткнуть на его месте бетонное чудовище любимых городским правительством турецких архитекторов или просто отреставрировать и перепрофилировать под бизнес-центр. В этом доме еще жили люди. Учитывая стоимость земли в центре Москвы, обитать им здесь оставалось недолго, однако сейчас старые тополя еще окружали старое здание, стуча ветками в старые окна с обычным стеклом.
Старое, грязноватое здание.
Вид этого дома, столь резко контрастирующий с отреставрированными уличными фасадами, неожиданно напомнил Волкову о его первом визите в Ленинград. Наслушавшись от родителей и сверстников рассказов о красоте Северной столицы, маленький Федя отчаянно мечтал попасть в чудесный город, и вот, когда ему исполнилось десять, родители устроили эту поездку. Мосты, медленно поднимающиеся в белую ночь, изумительные фонтаны Петергофа, красота Екатерининского дворца, величие Исаакиевского собора, знаменитый Александровский сад и бесконечные залы Эрмитажа… Сказка, ожившая сказка! Но однажды, во время прогулки по Невскому, они зачем-то зашли в… парадное, оказавшись за кулисами Северной столицы. И увидели исписанные глупыми фразами стены, разваливающуюся лестницу и обшарпанные двери. И почувствовали резкий запах мочи. С тех пор Ленинград стал для Очкарика городом фасадов, и он не мог заставить себя называть его Питером, тем более — Санкт-Петербургом. Это все еще Ленинград, и потребуется много времени и труда для того, чтобы город вновь стал соответствовать старому названию.
Примерно те же чувства Волков испытал и сейчас: шаг в сторону, шаг от витрин и рекламных стендов, и натыкаешься на спрятанную грязь.
Самое место для логова убийцы.
Очкарик отодвинул слегка перекошенную дверь, вошел в полутемный подъезд и сразу же нашел нужную квартиру — она располагалась на первом этаже. Дверь в нее полностью соответствовала и самому дому, и внутренностям подъезда: деревянная, с облупившейся краской, двумя кругляками замков и раздолбанной ручкой, когда-то отделанной деревом, но теперь оно сгинуло, и посетитель тянул за железное основание. Если ему открывали, конечно.
Звонок не работал. Во всяком случае, надавив на кнопку, Федор ничего не услышал. Постучал. Тишина. Еще раз, настойчивее. С тем же успехом.
«Уйти?»
«Ну вот еще!»
«А если это ловушка?»
«На меня? Что за бред!»
В подъезде царила невероятная тишина. Ни звука, ни шороха, ни вздоха. Словно все обитатели квартир разом покинули свои жилища. С одной стороны, это настораживало, с другой — Волков был уверен, что за ним никто не наблюдает: в таком безмолвии он бы уловил дыхание сидящего в засаде человека, даже если бы тот притаился на пятом этаже.
Но засады не было.
Зато была запертая дверь.
«Что делать?»
Вскрывать замки какой-нибудь отмычкой Очкарик не умел, ломать не собирался. Но очень хотел попасть внутрь. Оставалось одно — думать.
«Предположим, Оружейник снимает эту помойку на время, использует для встреч с клиентами и подельниками. Квартира для него не важна, ничего ценного в ней нет. Даже не база — просто площадка для встреч. Наверняка у него есть лучшее убежище, на высоком этаже, с железной дверью, а не деревяшкой со старыми замками… со старыми замками… старыми… Итак, если он снимает эту помойку для встреч с клиентами и помощниками, как последние попадают внутрь в его отсутствие? Сколько ключей дали хозяева квартиры Оружейнику?»
Надежда была робкой, призрачной, но была. Федор внимательно оглядел площадку, лестницу, выискивая щели, подходящие выбоины и другие укромные уголки, затем открыл щиток, пошарил рукой по его грязным внутренностям и вытащил из тайника ключ.
«Идиотизм!»
«А что в этой истории нормального?»
Матерый убийца помогает мальчишке, позволяет ему пойти к следователю, а после приглашает того в свой дом.
Игра?
Очень, очень похоже. Но в чем ее смысл?
Объявление в универмаге: «Бесплатный сыр в отделе Хозтовары». Похоже? Очень похоже. Но одно Волков знал наверняка: если это и игра, то, несмотря на обманчивую легкость, отнюдь не в поддавки. И нора, в которую его манит этот кролик, вряд ли ведет в Страну Чудес.
Но делать нечего, надо идти.
В темной прихожей пахло сыростью, неспешно гниющими вещами, а еще почему-то — рыбой. И пылью. Тусклая лампочка без абажура высветила ободранную деревянную вешалку, на которой громоздилось подходящее для бродяги старье похоронных оттенков. Два мужских демисезонных пальто советского производства, рваная телогрейка, замасленный пиджак, две шерстяные кофты, грязные брюки.
На кухне — старая, изъеденная ржавчиной газовая плита, на одной из конфорок чайник. Федор не побрезговал: открыл засаленную дверцу и заглянул в духовку — пусто. Над железной раковиной — сушка с кастрюлей, двумя щербатыми тарелками и двумя металлическими кружками. На столе — две ложки и две вилки, рядом — два табурета. На подоконнике — грязная тряпка. В древнем холодильнике «ЗИЛ» прятались от мышей завернутый в бумагу кусок вареной колбасы, банка собачьих консервов, полбатона хлеба, кулек с гречкой и распечатанная пачка чая. По стене, ничуть не опасаясь Очкарика, деловито пробежали три таракана.
