Мы успели увидеть отблеск игры Элеоноры Дузе, Сары Бернар и Мей лан Фанга, знаменитого китайского актера, который играл женские роли, пока женщины не стали исполнять их сами.
В самый разгар этого бурного периода я познакомился с одной редкой птицей с Голубой Земли, из Миннесоты. Его звали Гарольд Росс, он был пианистом, учителем музыки, позже дирижировал оркестром. Сначала он познакомился с моей женой и стал наведываться к нам в гости, всегда принося с собой папку с нотами: по пути домой читал партитуры Брамса, Бетховена, Скрябина так, как другие читают книги. Он приезжал благоухающий, как маргаритка, с покрасневшим от усиленного умывания лицом, иногда даже с мыльной пеной на кончиках ушей. Вот это я понимаю энтузиазм! У него всегда наготове было что-нибудь интересное — он мог часами рассказывать о Нижинском, новом романе Драйзера или последних изменениях в ставках на бокс, рестлинг или шестидневные велосипедные гонки. На такие мероприятия я ходил обычно с одним из своих «вульгарных дружков», как их величала моя супруга. С Гарольдом же я никогда не ходил даже в оперу.
Во время войны, работая в ателье у отца, я познакомился с одним пожилым человеком, который принял участие в моей судьбе. Его звали Альфред Пач, он вместе с братьями профессионально занимался фотосъемками. Они хвастались, будто фотографировали всех президентов США, начиная с Линкольна. Альфред Пач, настоящий чудила, никогда не пользовался деньгами, вместо этого он совершал бесчисленные обменные операции. Даже за сшитые моим отцом костюмы и жилеты он расплачивался фотографиями.
Однажды я сказал ему, что собираюсь пойти вечерком послушать Карузо и Амато. Для этого мне пришлось бы постоять в очереди за билетом — процедура не из приятных, учитывая, что в желудке было пусто. Мое сообщение послужило началом интересного разговора о музыке. Когда я сказал Альфреду, что играл на фортепьяно около десяти лет, он был очарован. Оказалось, что этот милый пожилой человек может без труда достать билеты на фортепьянные концерты или в оперу — в общем, почти на все музыкальные представления. Именно благодаря ему я увидел тогда Нижинского, вряд ли осознавая, какая редкая удача мне выпала. Излишним будет говорить, что я сполна воспользовался добротой своего нового знакомца. Каких только знаменитостей я не повидал! Среди них Ян Падеревский, Тосканини, Пабло Казальс, Ян Кубелик, Альфред Корто, Джон Маккормак, Шуманн-Хайнк, Мэри Гарден, Джеральдина Фаррар, Луиза Тетраццини и многие другие. Сироту, великого еврейского певца, я так и не увидел вживую, слышал только записи. Сколько времени я провел, размышляя под его пение в пору моей несчастной любви к Коре Сьюард! И по сей день, когда я слышу его голос, то не могу сдержать слез. Наверное, единственное вокальное произведение, которое осмелюсь поставить выше, — это опера «Тристан и Изольда», особенно «Смерть Изольды».
Для меня опера имела огромное значение, хотя эти годы были эпохой джаза, и дела у Роузлендского танц-холла, как и у Гарлемского, шли в гору. Но вернемся к Гарольду Россу. Для начала он всегда играл нам «Сады провинции» Перси Грейнджера. Несмотря на то что я вдоволь наслушался и классики, в моей памяти лучше всего сохранилась именно эта мелодия. Слушать ее в исполнении Гарольда (поистине виртуозном) было все равно что отдавать честь национальному флагу.
Приезжая в Нью-Йорк, Росс всегда встречался со своим другом Остергреном, который познакомил меня с творчеством Кнута Гамсуна. Будучи норвежцем по происхождению, Остергрен показал мне несколько грубых ошибок в английских переводах (если только я ничего не присочиняю). Точно я помню только то, что первую книгу Гамсуна («Голод») я прочел по дороге в Рочестер, поскольку жена сунула ее перед отъездом в карман моего пальто.
Сейчас Нью-Йорк образца тех лет кажется мне очень цивилизованным местом. Там было все, а в воздухе чувствовалась какая-то наэлектризованность. Гарольду Россу это особенно нравилось, учитывая то, что он приезжал из Миннесоты. Мне же, наоборот, Голубая Земля казалась загадочным и притягательным местом — возможно, из-за названия.
Это было время немого кино — Лорел, Харди — и музыкальных автоматов марки «Вурлитцер». Никто не делал кумиров из политиков, настоящих лидеров следовало искать среди духовных вождей человечества! Лао-Цзы, Будда, Сократ, Иисус, Миларепа, Гурджиев, Кришнамурти. А еще Мэри Корелли, покорившая сердца и мужчин, и женщин! Романы христианские на 101 процент — фанатизм в чистом виде. Однако за ее архаичным письмом скрывалась огромная важность содержания. Какая разница, принадлежала ли она нашему времени? Она была «вне времени». Она писала «кишками»! Я же говорю — это всегда актуально.
Еще немного о музыке: я нашел список исполнителей, которых тогда слушал. Это потрясающий документ — свидетель моих голодных дней и ночей воображаемой любви. Я заметил, что проглядел Падеревского. Какое упущение! И подумать только, что позже, во времена моего третьего брака, моя жена-полячка удостоится короткой беседы с ним, потому что ее старик, оказывается, был большим борцом за величие Польши. Затем, конечно, любимый Джон Маккормак, тенор, которого любили все, кто хоть раз его слышал. На серебряной свадьбе моих родителей я поставил одну из его записей на пластинке, чтобы не играть на пианино самому.
Тот факт, что моя тогдашняя жена-пианистка давала уроки музыки, а я был одним из ее учеников, никак не отразился на моей страсти к музыке. Я мог один вечер с толком провести в опере, а другой — в Роузлендском танц-холле, наслаждаясь ритмами «Флетчер Хендерсон Бэнда». Сегодня я сходил с ума по Тосканини, а на следующий день смотрел поединок по рестлингу (особенно когда на ринг выходили мои любимцы — Джим Лондос и Эрл Кэддок, обладатель самого мощного захвата). Этим вечером (1977 года) я снова усядусь перед телевизором, чтобы посмотреть бои, горячо надеясь, что Мил Маскара будет в полной форме и покажет все, на что он способен.
В то время Гарольд Росс учил французский, а я не знал на этом языке ни слова. Я тогда работал в отделе кадров в «Вестерн Юнион». Однажды я получил письмо от Гарольда, к нему прилагалась рукопись. Он перевел для меня роман под названием «Батуала» Рене Марана. (Я тогда как раз читал французских авторов в переводе — Анатоля Франса, Пьера Лоти, Андре Жида и других.) Может быть, я уже предвидел, что скоро окажусь во Франции?
Из актрис мне тогда больше всех нравились две Элси — Фергюсон и Янус. Гарольд часто водил мою жену в театр и на концерты. У него был отличный вкус, и мы могли часами обсуждать наших любимых авторов, пьесы и музыкантов. Не то что сейчас — проглатываешь книгу в одиночестве, а затем выбрасываешь ее в урну и берешься за следующую. Нет, такие имена, как Достоевский, Гамсун, Джек Лондон, не превращались для нас в пустой звук. Они были частью наших каждодневных забот, мы ими жили. То же самое касалось и некоторых актеров, вне зависимости от их «великости». Как можно забыть Эмиля Йеннингса (особенно в «Последнем человеке») или Дэвида Беласко, Сессю Хаякаву, Холбрук Блинн или Анну Хельд, Фрицу Шефф, Полину Фредерик?.. Существовал еще Театральный союз, появившийся из Гильдии вашингтонских актеров. Какие они ставили чудесные зарубежные пьесы — Андреева, Толстого, Гоголя, Георга Кайзера («Газ-1», «Газ-2») и многое, многое другое!
