Я прихватил с собой на несколько дней одного приятеля, моего ровесника, Билла Вудруффа. Они с Джо работали вместе в ремонтной мастерской, которой заведовал эксцентричный холостяк, проявлявший нездоровый интерес к мужчинам. Билл Вудруфф был неженкой (мы называли таких «тряпкой»), избалованным слабаком и дохляком. Но не в этом дело — важно, что именно он наболтал мне всякого про О’Ригана и хотел, чтобы я непременно с ним познакомился. Итак, однажды вечером, когда мы шли по дороге, нас нагнала повозка, с которой спрыгнул Джо. Он мне сразу понравился. У него был приятный голос и крепкое рукопожатие. Я нашел его не только очень симпатичным, по еще и мужественным.
Через несколько минут мы уже сидели в лодке. Была кромешная тьма. Вдруг я услышал всплеск — это О’Риган выпал посередине озера. «Меня сдернул камыш», — объяснил он, вынырнув и смеясь как ни в чем не бывало. Вудруфф, который не умел плавать и вообще боялся воды, не на шутку испугался, хотя Джо плавал как рыба. После этого случая мы с Джо стали настоящими друзьями и оставались таковыми до самой его смерти. (Это произошло несколько лет назад.)
Как я уже говорил, никогда нельзя было понять, откуда Джо взялся на этот раз и куда исчезнет. Он следовал велениям интуиции. Как раз перед нашей встречей он демобилизовался из армии, где дослужился до сержанта, а ведь хороший сержант подчас важнее, чем любой генерал.
В армии он получил хоть какой-то багаж знаний, по крайней мере по географии, так как побывал на Дальнем Востоке — в Китае, Индокитае, на Яве и в Японии. В Японии он связался с какой-то местной и потом не уставал нахваливать японок, превознося особенно их чистоплотность, заметную даже в борделях. Послушать его, так сходить там в бордель — все равно что принять участие во встрече на высшем уровне. У них не только девушки тщательно моются до и после акта, но и мужиков заставляют почиститься. А потом начинается — изысканные кимоно, чай, сямисэн
[10]
, цветы, птицы в клетках. Даже граф Кайзерлинг, посвятивший лучшие свои страницы Японии, не смог бы рассказать о ней ярче, чем Джо. Именно тогда я начал бредить Востоком, особенно Японией. (Конечно, позже я понял, что Джо многое переврал и преувеличил, но какое это имеет значение?)
Где бы он ни побывал, он всегда находил самые поэтичные слова, чтобы рассказать об увиденном. Меня удивляло, почему он не попробует писать. Я мог жадно слушать его часами. Какое наслаждение узнавать что-нибудь о всяких малоизвестных уголках земли, раскрывать внутреннюю красоту и изящество живущих там народов…
Я не сразу понял, что не все такого высокого мнения о Джо, как я. Большинство моих друзей — повторюсь еще раз — относились к нему с подозрением. Джо по природе своей склонялся к продюсированию, он все время занимался раскручиванием чего-то или кого-то (одно время мной и моим творчеством). К сожалению, он делал это не всерьез, словно поигрывал на досуге в карты.
Женщины относились к Джо совсем не так, как мужчины. Они его обожали и просто таяли от его комплиментов. С ними он строил из себя покинутого ребенка, никем не понятого, не оцененного всем миром. Ему не приходилось даже обманывать — бабы сами шли к нему в руки. Он часто позволял им содержать себя, но вовсе не потому, что любил нажиться за чужой счет, — в душе Джо был очень щедр, однако такие натуры вечно сидят на мели. Впрочем, если что-то в отношениях шло не так, он просто вставал и уходил, забывая о выгоде, — не важно куда, на поиски свежего воздуха.
Каждый раз, когда ему был нужен ночлег, он приходил ко мне. Ему нравился мой образ жизни и мои женщины. Он частенько предлагал мне разделить с ним бабенку, не видя в этом ничего плохого. Не думаю, что он мне завидовал, скорее искренне считал счастливчиком.
В то же время Джо взял на себя роль моего защитника. Он не понимал, как такой «большой писатель», как я, может прозябать в неизвестности. Он всегда по нескольку раз перечитывал все, что я писал, и говорил о моих вещах так, будто это было делом его рук.
По вечерам, возвращаясь со своих добровольных рейдов, он выкладывал мне подробности разговоров с издателями, редакторами и критиками и пророчил быстрые и большие победы. Но все почему-то срывалось в последнюю минуту, и это задевало Джо гораздо больше, чем меня, — я-то уже привык к пощечинам и пинкам под зад. Быть может, я просто пытался не падать духом, притворяясь перед самим собой, что я величайший американский писатель современности, последователь Уолта Уитмена. Естественно, каждое слово, вышедшее из-под собственного пера, я ценил на вес золота. Я сравнивал свои произведения с творениями только самых-самых — Петрония, Рабле, Эмерсона, Уитмена. Я считал себя лучше Синклера Льюиса, Теодора Драйзера, Шервуда Андерсона, Бена Хехта и других. В моей собственной классификации я числился в графе «уникумы».
Получалось, когда Джо был близок к отчаянию, это я утешал его. Не помню, чтобы мы когда-нибудь ссорились, хотя спорили до хрипоты. Мы часами могли обмениваться репликами на любую тему. Хоть Джо и не получил настоящего образования, он был очень умен — и скептичен. В приюте его воспитывали в строгом католическом духе, но он перестал верить в Бога задолго до своего побега. В монахинях Джо импонировала только наивность, а так он их считал легкой добычей для мужчин — всех, включая мать-настоятельницу. Рассказы Джо о монахинях и об их готовности уединиться с кем-нибудь в укромном местечке мало уступали по красочности лучшим новеллам «Декамерона».
Когда я стал администратором по найму в телеграфной компании, то сделал Джо своим помощником. Работа ему очень нравилась. Особенно он преуспел в разоблачении обманщиков и эпилептиков. Он частенько подавал мне знаки, пока я беседовал с кандидатом, предупреждая меня, что парень — мошенник, и всегда первым замечал шрамы на руках у соискателя — приметы эпилептика, пережившего множество припадков.
Мы сидели за одним столом друг напротив друга, и я страшно забавлялся, глядя, как серьезно Джо относится к делу. Чего он только не вытворял! Как будто это он был президентом компании! У нас в офисе работали две красивые женщины, одна — для него, другая — для меня. Они жили вместе, что существенно упрощало дело. Однако в то время я еще был женат.
Случалось, что после ужиная укладывался на диванчик, чтобы вздремнуть. Я был вымотан, потому что за все время работы в телеграфной компании мне не удавалось выспаться. Ложился я обычно в два-три часа ночи, а являться на место службы требовалось к восьми утра. (Естественно, я все время опаздывал, врываясь в офис небритый, в грубой голубой рубашке, потертой на воротничке и рукавах.)
Когда я ложился, жена поначалу усаживалась в кресло-качалку рядом с диваном, ожидая, что я позову ее лечь рядом. Но я быстро засыпал. Тут мой добрый друг Джо брал дело в свои руки. Притворяясь, что очень жалеет покинутую супругу, он вскоре усаживал ее к себе на колени и, без сомнения, начинал массировать ей влагалище, пока я мирно посапывал тут же. Однако в итоге ситуация все равно складывалась в мою пользу. После того как Джо изрядно распалял мою жену, она соскальзывала на диван, засовывала руку мне в штаны и начинала играть моим членом. Разумеется, рано или поздно я открывал глаза и принимал участие в этих играх. Моя супруга отличалась особенной пылкостью, как все, кто долго подавляет свои желания. (Она была воспитана в монастыре в лучших традициях католичества.) Позже я начал подозревать, что кое-кто из ее дорогих подружек, как она их называла, — лесбиянки. Но это не мешало ей быть отличной любовницей. Так вот в качестве вознаграждения Джо позволялось сидеть в кресле-качалке и смотреть, как мы занимаемся сексом. До сих пор помню, как он затыкал уши, чтобы не слышать наших стонов и криков.
