— Но чем же все кончилось? — перебиваю я его.
— В том-то и дело… ничего не кончилось. Я обещал зайти к ней во вторник, около пяти. Вот это уже будет по-настоящему плохо. У нее морщины, а они гораздо заметнее при солнечном свете. Наверное, она хочет, чтоб я употребил ее во вторник. Но пойми, употреблять такую бабу при дневном свете — это просто катастрофа. Особенно в таком отеле… Вечером в выходной еще куда ни шло… Но во вторник я работаю. И потом я обещал написать ей письмо до вторника… Как я могу теперь ей писать? Мне нечего сказать. Вот идиотское положение! Ах, если б она была ну хоть немного моложе… Как ты думаешь, ехать мне с ней… на Борнео или куда она там хочет меня везти? Но что я буду делать с этой богатой курвой на руках? Я не умею стрелять, я боюсь ружей и всяких таких вещей. Кроме того, она захочет, чтобы я наворачивал ее день и ночь… А все время охотиться и наворачивать я тоже не могу!
— Может, это будет не так уж плохо. Она купит тебе галстуки и прочее…
— Может, ты поедешь с нами, а? Я рассказал ей о тебе…
— Ты сказал, что я без гроша? Что у меня ничего нет?
— Я сказал ей все. Господи, все было бы хорошо, если б она хоть на несколько лет была моложе… Она сказала, что ей под сорок. Значит, пятьдесят или даже шестьдесят. Все равно что спать с собственной матерью… я не могу… это невозможно.
— Но ведь что-то в ней есть и привлекательное… ты вот говоришь, что целовал ее груди…
— Ну что ж тут особенного — целовать груди? Кроме того, было темно, я говорил тебе.
Карл начинает натягивать штаны, и от них отлетает пуговица.
— Ты видишь? Разваливается проклятый костюм. Я ношу его уже семь лет… и до сих пор не расплатился. Когда-то это был хороший костюм, а теперь тряпье. Конечно, она накупила бы мне и костюмов, и всего, что я захочу. Но мне противно, когда женщина за меня платит. Я еще никогда в жизни до этого не опускался. Это по твоей части. Лучше я буду жить один. Черт побери, а ведь неплохая комната. Ну чем она плоха? Куда лучше, чем номер Ирен! И вообще мне не нравится ее замечательный отель. Я такие отели не люблю. Я ей сказал об этом. Она ответила, что ей все равно, где жить… что она переедет ко мне, если я захочу. Представляешь себе, как она вкатывается сюда со всеми своими сундуками, шляпными коробками и прочим дерьмом, которое она таскает за собой? У нее слишком много барахла — платьев, бутылочек, баночек, всякой дребедени. Ее номер — настоящая больница. Она поцарапает палец — уже трагедия. Потом ей нужен массаж, завивка, того ей есть нельзя, этого нельзя. Послушай, Джо, все было бы в порядке, будь она хоть немного моложе. Молодой женщине прощается все! И ума ей не надо. Но со старой шваброй, даже если она умница, даже если она самая обаятельная женщина в мире, ничто не помогает. Молодая баба — это клад. Старая — хомут на шее. Все, на что они годятся, это покупать тебе шмотки. Но это не прибавляет им ни мяса на костях, ни электричества между ног. Нет, она в сущности недурна, эта Ирен. Я даже думаю, что она тебе понравилась бы. Ты — совсем другое дело. Тебе не надо ее драть. Ты можешь быть с ней просто мил. Наверное, тебе тоже не понравятся все эти платья, бутылочки и так далее, но ты уж потерпи. Тебе она не надоест, я в этом уверен. Если хочешь знать, она даже интересная. Но она высохла. Грудь еще туда-сюда, но руки! Я обещал ей привести тебя как-нибудь. Я много говорил о тебе… я не знал, о чем с ней говорить. Может, она тебе понравится, особенно когда одета… я не знаю…
— Послушай, ты говоришь, она богата? В таком случае она мне уже нравится! Мне наплевать, сколько ей лет, лишь бы не оказалась ведьмой…
— Ведьмой? О чем ты говоришь? Это обаятельная женщина. Она хорошо говорит, да и выглядит тоже… если б не эти руки…
— Ну, если только руки, это пустяки. Я буду ее употреблять, если ты не хочешь. Скажи ей об этом. Но только не в лоб. С такой женщиной надо действовать осторожно. Приведи меня к ней, и пусть все идет своим чередом. Расхваливай меня до небес. Прикинься, что ты ревнуешь. Черт подери, может быть, мы будем ее драть вместе, на пару? И поедем вместе, и будем жить вместе… Будем раскатывать на автомобилях, охотиться и прилично одеваться. Если она хочет ехать на Борнео, пусть берет нас обоих. Я не умею стрелять, но это не имеет значения. Ей это и не нужно. Ей нужно одно — чтобы ее драли как следует. Ты беспрерывно говоришь о ее руках. Почему ты должен смотреть на них все время? Смотри на постельное покрывало… смотри на зеркало. Разве это жизнь? Ты хочешь быть деликатным и благородным, но жить, как вошь? Тебе нечем даже оплатить гостиничный счет… а ведь у тебя есть работа. Нет, это не жизнь. Плевать, пусть ей даже семьдесят — все равно лучше, чем такая жизнь…
— Послушай, Джо, займись ею сам… тогда все пойдет как по маслу… Может быть, я тоже употреблю ее… как-нибудь в выходной. Уже четвертый день не могу посрать нормально. Какие-то шишки в заднице, как виноградины…
— Это просто геморрой.
— У меня выпадают волосы… и мне надо к зубному. Я разваливаюсь на части… Я сказал ей, что ты хороший парень… Ну сделай это для меня, а? Тебе же все равно. Поедем вместе на Борнео, и у меня пройдет геморрой. Может быть, я подцеплю там что-нибудь похуже… лихорадку, например… или холеру. Черт подери, лучше умереть от хорошей болезни, чем медленно сдыхать в паршивой газетенке, с виноградником в жопе и с отлетающими от штанов пуговицами. Я бы хотел быть богатым, пускай всего неделю, а потом подцепить хорошую болезнь, может даже смертельную, и лежать в больнице, и чтобы в палате стояли цветы, а вокруг порхали бы медицинские сестры, а почтальоны приносили бы телеграммы. Если ты богатый, за тобой настоящий уход. Тебя моют, вытирают, причесывают. Я все это знаю. А может, мне повезет, и я даже и не умру… Может, я просто останусь калекой на всю жизнь… Или меня разобьет паралич, и я буду сидеть в инвалидном кресле на колесиках. Но и тогда за мной будут ухаживать… даже если у меня не останется больше денег. Если ты настоящий инвалид, тебе не дадут умереть с голоду. У тебя чистая постель, и тебе меняют ежедневно полотенца… А так — всем начихать на тебя, особенно если у тебя есть работа. Им кажется, если у человека есть работа, он должен быть счастлив. На что ты скорее согласился бы — быть калекой или работать… или жениться на богатой старухе? Ты бы женился — по глазам вижу. Все, о чем ты думаешь, — это как бы пожрать. А если б ты женился, а у тебя бы перестал стоять член — такое ведь бывает. Что бы ты делал тогда? Ты был бы в ее власти. Ты ел бы из ее рук, как пудель. Как бы тебе это понравилось? Или ты не думаешь о таких вещах? Вот я думаю обо всем. О костюмах, которые я выбрал бы, и о том, куда бы я хотел поехать, — но я думаю и о другом. О самом важном. Зачем тебе шикарные галстуки и роскошные костюмы, если у тебя не стоит? Тебе не удалось бы даже обманывать ее — она бы ходила за тобой по пятам. Нет, самое лучшее — жениться на ней и сразу же подцепить какую-нибудь болезнь. Только не сифилис. Холеру, например, или желтую лихорадку. Такую, чтобы ты остался калекой на всю жизнь, если бы вдруг чудом выжил. Тогда тебе не надо было бы беспокоиться ни о том, чем ее драть, ни о том, чем платить за квартиру. Она, наверное, купила бы тебе шикарное кресло на колесах — с резиновыми шинами, разными рычагами и прочим. Может, руки у тебя будут работать настолько, что ты сможешь писать. А нет — заведешь секретаршу. Это то, что нужно — лучший выход из положения для писателя. Зачем вообще человеку руки и ноги? Писать можно и без них. На самом деле нужна лишь уверенность в будущем… покой… защищенность. Все эти герои, которых возят в инвалидных креслах на парадах… почему они не стали писателями! Если б я был уверен, что на войне мне оторвет только ноги… если б я был в этом уверен, тогда пусть война начинается хоть завтра. Мне наплевать на медали… их паршивые медали мне не нужны. Все, что мне нужно, — это хорошее кресло на колесах и еда три раза в день… Тогда я завалил бы этих идиотов чтивом.
