- Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне… Блаженны кроткие и нищие духом…
- Помнишь меня, Джордж? - спросил я. - Ты привозил нам дрова и уголь. Я жил на Дриггс-авеню, в Четырнадцатом округе.
- Я помню всех детей Божиих, - ответствовал Джордж. - До третьего и четвертого колена. Да благословит тебя Бог, сын мой, да пребудет с тобою во веки веков Дух Святой.
И, не давая мне рта раскрыть, принялся вещать, как встарь:
- Я свидетельствую Сам о Себе, и пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал обо Мне… Аминь! Аллилуйя! Слава Господу!
Я поднялся и крепко обнял Джорджа. Теперь он сделался стариком, дряхлым, безобидным, немощным стариком, последним, кого я ожидал увидеть под моей крышей; он, неизменно ужасавший нас, малолеток, своим длиннющим кнутом, пугавший грозными словесами об адских муках, серных озерах и вечном проклятии. Он, яростно стегавший свою лошадь, когда она скользила по обледеневшей мостовой, вздымая к небу сжатый кулак и призывая кару Божию на нас, уличных несмышленышей. Господи, ну и доставалось же ему от нас в те давние дни!
- Безумный Джордж! Безумный Джордж! - вопили мы до посинения. А затем принимались бомбардировать его снежками, плотными, спрессованными комками льда и снега, подчас попадая промеж глаз и заставляя корчиться от боли. Пока он с проворством демона гонялся за кем-нибудь из нас, другие норовили стянуть с его повозки что-нибудь из овощей и фруктов или сбросить в канаву мешок с картофелем.
Когда Безумный Джордж обезумел, оставалось тайной. Казалось, с самого рождения он, взгромоздившись на подножку своего возка, начал проповедовать Слово Божие. Несгибаемый, как пророки давно минувшего, и весь изрытый язвами, как иные из пророков библейских.
Последний раз я видел Джорджа Дентона двадцать лет назад. И вот опять, собственной персоной, вещает он об Иисусе и Свете Небесном.
- Пославший Меня есть со Мной, - слышу из его уст. - Отец не оставил Меня одного, ибо Я всегда делаю то, что Ему угодно… И познаете истину, и истина сделает вас свободными. Аминь, брат мой! Да пребудет с тобой благодать Божия!
Расспрашивать человека вроде Джорджа о том, что выпало на его долю за прошедшие двадцать лет, смысла не имело. Скорее всего они пронеслись для него как сон. И очевидно, столь же незначимы в его глазах перемены, какие вносит в
нашу жизнь быстротекущее время. Будто не ведая о существовании автомобиля, он, как и прежде, бороздил городские улицы своей конной повозкой. И кнут, лежавший подле него на полу, казался символом незыблемости его видения мира.
Надо предложить ему сигарету, подумалось мне. А Мона держала в руках бутылку портвейна.
- Царство Божие,- наставительно изрек Джордж, подняв руку в знак протеста, - не в хлебе насущном, но в бытии праведном, мире и радости во Святом Духе… Негоже праведнику вкушать яств земных, коими брат твой ослаблен, или устыжен, или введен во искушение, быть может.
Последовала долгая пауза, в течение которой Мона и я отхлебнули по глотку портвейна.
Как бы не видя и не слыша погрязших во искушении, Джордж невозмутимо возгласил:
- Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божий. Аминь! Аминь!
Получив столь весомую единовременную инъекцию Священного Писания, я беззлобно рассмеялся. И Джордж не осерчал, не воспылал гневом - он просто продолжал нести свое. Ибо что мы были в его глазах, как не сосуды скудельные, в каковые надлежало вливать благословенный нектар, струившийся из сосцов Пресвятой Богородицы? Его устремленный на собеседника взор вообще не замечал мирского, преходящего, бренного. Не было для него различия, где приклонить голову- под крышей ли дворца или убогой хижины; и, быть может» лучшим прибежищем от бурь и ненастий оставалась для него конюшня, куда он ставил на ночь своих лошадей. (Поговаривали, что он и спал вместе с ними.) Нет, на земле ему была предуготована миссия, и эта миссия дарила ему радость бытия и спасительное забытье. С рассвета до заката он неустанно нес людям Слово Божие. Даже на городском рынке, нагружая свою повозку плодами земными, продолжал он нести в мир свет Евангелия.
Какое завидное, не скованное путами внешних условностей существование, подумалось мне. Помешанный, скажете вы? Само собой, куда уж дальше. Но в его помешательстве не было озлобленности. Ведь Джордж так ни разу и не огрел никого из нас своим длиннющим кнутом. Он всего лишь
звонко щелкал им по мостовой, пытаясь внушить нам, нечестивым озорникам, что вовсе не так уж безумен, стар и беспомощен.
- Отторгните дьявола, - ораторствовал Джордж, - и обратится он в бегство. Раскройте души Господу, и Он приимет вас в лоно Свое. Омойте ваши руки, грешные, и очистите сердца ваши, неверующие… Умалитесь перед ликом Господним, и Он вас возвысит.
- Джордж, - с трудом выговорил я, безуспешно борясь со смехом, - как с тобой замечательно! Совсем как…
- Сидящему на престоле и Агнцу благословение… Не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не поло-жим печати на челах рабов Бога нашего.
- Ладно, ладно. Джордж, а ты помни…
- Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной. Ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод, и отрет Бог всякую слезу с очей их.
Тут Джордж вытащил огромный грязный носовой платок, красный в горошек, и вытер глаза, затем энергично высморкался.
- Аминь! Славьте Господа за мощь Его всеблагую!
Он поднялся с места и подошел к камину. На нем лежала начатая рукопись, придавленная сверху статуэткой с изображением пляшущей индусской богини. Джордж незамедлительно развернулся на сто восемьдесят градусов и громким голосом возгласил:
- Скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего… Но в те дни, когда возгласит седьмый Ангел, когда он вострубит, совершится тайна Божия, как Он благовествовал рабам Своим пророкам.
В этот момент мне послышалось, что снаружи встрепенулись кони. Я подошел к окну. Джордж еще сильнее повысил голос. Теперь из его горла исходил поистине трубный глас:
- Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? ибо ты один свят.
Лошади тянули поводья, повозка сдвинулась с места, уличные мальчишки вопили от восторга, расхватывая с нее что попало. Я сделал знак Джорджу приблизиться к окну. Он все еще исходил криком:
- …Воды, которые ты видал, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки. И десять рогов…
- Поспеши, Джордж, иначе они ускачут.
С быстротой молнии Джордж схватил свой кнут и выскочил на улицу.
- Изыди, Иезавель! - воззвал он. - Изыди!
И с тем же проворством, как исчез, вновь появился на пороге, протягивая нам корзину с яблоками и несколько кочанов цветной капусты.
