В разгар вечеринки сестра моего друга - ее звали Сэди - отвела меня в сторону, чтобы поблагодарить за все мною сделанное.
- Это так замечательно с твоей стороны, Генри, - сказала она, заставив меня залиться густым румянцем.
- Не стоит благодарности, - пробормотал я, чувствуя себя одновременно героем и дураком. Сэди оглянулась посмотреть, не наблюдают ли за нами, а затем храбро поцеловала меня в губы. И я покраснел еще гуще.
- Моя мама с удовольствием пригласила бы тебя как-нибудь на обед, - прошептала она. - Ты придешь?
Я сжал ее ручонку и сказал:
- Конечно, приду.
Сэди и ее брат жили в многоквартирном доме наискосок от нас по улице. Мне еще не приходилось бывать в домах напротив. Интересно, что у них за дом? Когда я пришел пригласить их, то слишком волновался, чтобы заметить хоть что-нибудь. Единственное, что я помнил: в квартире царила какая-то особая католическая атмосфера. Почти все люди, жившие в квартирах напротив (дома эти принадлежали железнодорожному ведомству), были истовыми католиками. Основание вполне достаточное, чтобы между ними и остальным населением улицы пролегла пропасть.
Первое открытие, которое я сделал, посетив моих новых друзей: они были очень-очень бедны. Их отец, в прошлом инженер-железнодорожник, умер, мать, страдавшая каким-то тяжелым недугом, из дому не выходила. Они и в самом деле были католиками. Ревностными католиками. Это было видно сразу. В каждой комнате, как мне показалось, были розарии, а на стенах- распятия или литографии с изображениями Мадонны с младенцем или Христа на кресте. Хотя я уже многократно видел эти свидетельства веры в других домах, тем не менее каждый раз, увидев их снова, немного пугался и по спине у меня пробегали мурашки. Неприязнь к этим священным реликвиям (коль скоро литографии, розарии и распятия и впрямь можно так назвать) была обусловлена - теперь мне это ясно - их ущербностью. Конечно, в ту пору само это слово было мне неведомо, но мое самоощущение явно ему соответствовало. Впервые увидев реликвии в домах моих других маленьких друзей - я говорю сейчас о времени более раннем, - я, помнится, над ними насмехался и даже подшучивал. Как ни странно, именно моя мать, презиравшая католиков почти так же сильно, как алкоголиков и преступников, меня от такого отношения отучила. Стремясь привить мне терпимость, она заставляла меня время от времени ходить к мессе вместе с моими друзьями-католиками.
Однако на этот раз, выслушав подробное описание дома, в котором жили мои друзья, никакой симпатии к ним она не проявила. Мать повторила, что моя дружба с ними до хорошего не доведет. Почему? Я хотел знать причину. Но мать уклонилась от прямого ответа. А когда я попросил, чтобы она разрешила мне отнести им фруктов и сладостей из нашего буфета, неизменно переполненного лакомствами, даже нахмурилась. Чувствуя, что никаких разумных оснований за ее решением нет, я решил потихоньку таскать съестное и переправлять его моим друзьям контрабандой. Больше того, время от времени я вынимал несколько центов из бумажника матери, а потом передавал их Сэди или ее брату. Но, конечно, всегда говорил, что об этом меня просила сама мама.
- Твоя матушка, должно быть, очень добрая женщина, - сказала как-то мать Сэди.
Я улыбнулся, но улыбка вышла неубедительной.
- Ты правду говоришь, Генри, что подарки посылает нам твоя матушка?
- Конечно, - ответил я, улыбаясь как ни в чем не бывало. - У нас всего гораздо больше, чем нужно. Если можно, я могу приносить вам еще кое-что.
- Подойди ко мне, Генри, - сказала мать Сэди. Она сидела в старомодном кресле-качалке. - Слушай меня внимательно. - Она ласково погладила меня по голове и тесно к себе прижала. - Ты очень-очень хороший мальчик, и мы тебя любим. Но ты не должен красть для того, чтобы делать других счастливыми. Это грех. Я знаю, ты хочешь сделать как лучше, но…
- Это не кража, - запротестовал я. - Все равно все это пропало бы.
- У тебя, милый, большое сердце, - сказала она, - для такого маленького мальчика очень большое сердце. Подожди немного! Подожди, пока не станешь старше и не начнешь сам зарабатывать себе на жизнь. Тогда велениям сердца ты сможешь отдаться вполне.
На следующий день брат Сэди отвел меня в сторону и попросил не злиться на мать за отказ от моих подарков.
- Она тебя любит, Генри! - сказал он.
- Но вам не хватает еды, - сказал я.
- Нет, хватает, - сказал он.
- Ну да! Я знаю, я ведь вижу, как много едим мы.
- У меня скоро будет работа, - сказал он. - И тогда у нас будет много всего. В общем, - добавил он, - со следующей недели я работаю.
- И что это за работа?
- Я буду работать неполный день в похоронном бюро.
- Как ужасно, - сказал я.
- Ничего страшного, - ответил он. - Ворочать трупы мне не придется.
- Ты точно знаешь?
- Точно. Для этого там есть взрослые. А я буду на посылках, вот и все.
- И сколько будешь получать?
- Три доллара в неделю.
Мы расстались, я пошел домой и по дороге думал: а не найти ли работу и мне? Может, я смогу немного подрабатывать втихаря? Весь заработок буду отдавать им. Три доллара в неделю были пустяковой суммой даже по тем временам. Ночь я пролежал без сна. Я знал заранее, что разрешения от матери не получу. И что бы я ни предпринял, должно быть предпринято втайне и с должной хитростью и предусмотрительностью.
Случилось так, что в одном из соседних домов жила семья, старший сын в которой занимался на стороне кофейным бизнесом. Иными словами, сумел завести небольшую группу постоянных клиентов, покупавших смесь, которую он составлял сам и по субботам доставлял им на квартиры. Ему приходилось при этом покрывать изрядные расстояния, и я не был уверен, что смогу развозить товар в одиночку, но все же решил попросить его дать мне шанс попробовать в деле свои силы. К удивлению, сосед моей просьбе обрадовался: он уже собрался свое маленькое предприятие сворачивать.
В следующую субботу утром я отправился в путь с двумя чемоданами, целиком наполненными пакетами с кофе. Я договорился о заработке в пятьдесят центов за день и небольших комиссионных за каждого нового клиента. Если к тому же мне удавалось взыскать с кого-нибудь считавшийся безнадежным долг, тогда причитались еще премиальные. Кроме чемоданов мне надлежало взять с собой холщовый мешок с затягивающимся верхом, куда предстояло класть выручку.
Проинструктировав относительно подхода к злостным неплательщикам, сосед особо предупредил, чтобы в некоторых местах я опасался собак. Я отметил их красным карандашом на маршрутной карте, где было ясно обозначено все: ручьи и водостоки, водопроводные трубы, нефтеналивные баки, линии изгородей, государственные учреждения и т. д. и т. п.
В первую же субботу меня ожидал успех. Мой босс буквально вытаращил глаза, когда я бросил деньги ему на стол. И тут же предложил поднять мою зарплату до семидесяти пяти центов. Я завербовал ему пять новых клиентов и собрал третью часть безнадежных долгов. И он обнял меня, как настоящее драгоценное приобретение.
