Вашингтон будет разрушен мгновенно. А пять, от силы шесть минут спустя к жизни пробудится Склеп. Выжившие под его сводами толпы станут постъядерным правительством Америки.
Население Склепа постоянно циркулировало – оставаться надолго в зловещем бомбоубежище никому на самом деле не хотелось. Каждый мечтал побыстрее вернуться к нормальной жизни, даже если при этом рискуешь погибнуть от зарина, сибирской язвы или ядерного взрыва. Поэтому в Склепе царила постоянная неразбериха – всё та же «пайка труб», только помноженная на десять.
Обитатели Склепа спали на одинаковых стальных койках. Сидели на одинаковых железных стульях за одинаковыми армейскими раскладными столиками. Кем окажется завтра твой сосед, никогда нельзя было угадать: Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям, инженерные войска, даже почтовая служба США… Все они появлялись по очереди, чтобы провести, тиская ламинированные блокноты и озираясь испуганно, свои две недели в подземном убежище.
Склеп появился в 1962 году, когда страну ещё мутило после кубинского кризиса. Его удалось сохранить в тайне, потому что строилось ядерное убежище скрытно, в большой спешке, узким кругом лучших подрядчиков. Располагался Склеп в Аллеганских горах, на самой границе Западной Виргинии. Поверх него для защиты от русских и журналистов построили совершенно восхитительный роскошный отель. На протяжении сорока лет Склеп успешно оставался неведом миру. Работавшие в отеле семейственные жители Западной Виргинии никому из посторонних не промолвили и слова о затаившемся под их ногами гигантском муравейнике.
Склеп мог похвалиться огромными стальными воротами и угольной электростанцией, она же крематорий – на случай, если кто-нибудь помрёт от лучевой болезни. Телефоны все были дисковые, из красной пластмассы, словно одолженные на съёмках кубриковского «Доктора Стрейнджлава». Самым большим помещением в Склепе был тренажёрный зал – чтобы последние люди на Земле не свихнулись вконец от тесноты.
В тренажёрном зале Ван проводил немало времени. В отсутствие Дотти мрачное безбрачие превратило его в заядлого культуриста. Нетренированное тело программиста требовало заботы: приличной еды, секса, сна и долгого отдыха. Ничего подобного Ван не мог себе позволить. Оставались яростные тренировки.
В полувоенную атмосферу Склепа его невольная сублимация вписалась отлично. Здешние жители навешивали дополнительные грузы на пятидесятифунтовые гантели и тренажёры. Обитатели Склепа поневоле становились невротиками. Смысл пребывания в убежище в том и состоял, что всё, что ты знаешь, завтра может превратиться в прах.
Был даже один несчастный здоровяк, который качал мышцы, не снимая навечно пристегнутого к его запястью чемоданчика. Курьер никогда ни с кем не разговаривал, но не заметить его было трудно: рослый, мрачный, молчаливый, чеканный… на любителя.
Вана загадочный незнакомец заинтересовал. Проходили дни, а никто так и не освободил курьера от его бремени. Чемоданчик на цепи был водонепроницаемый и, похоже, взрывоустойчивый. Курьер даже мылся с ним. Ван его, разумеется, никогда о чемоданчике не спрашивал. Это была слишком личная тема.
Склеп представлял собою барак, и жизнь в нём подчинялась простому казарменному распорядку. Питались все в столовой, три раза в день, за длинными общими столами. Казенный кошт обзавелся грубыми армейскими кличками: телятина в сырной панировке превращалась в «слоновьи струпья», а оранжад – в «давленых жучков». Когда после отбоя гасили свет, никто не задерживался побуянить. В Склепе становилось темно – как в гробнице.
Ван и его «бэкапки» стали в Склепе популярны до невозможности. На второй день после прибытия Ван установил надёжно зашифрованный широкополосный WiFi-канал. Благодаря ему и его кибервоякам даже самый одинокий, скучающий зомби, замурованный в кабинете с лэптопом и дешёвым камуфляжным пледом, мог невозбранно лазить по новостным порталам. Ван ожидал, что кто-нибудь из начальства пожалуется на бесплатный доступ к Интернету с секретной базы, но жалоб не было. «Наверху» Интернет воспринимали как современное стихийное бедствие.
В Склепе Вану было удобнее, чем в вашингтонской квартире. Да, в убежище было тесно, мрачно и душно, но там программист по крайней мере регулярно ел и мылся. А ещё там он чувствовал себя в безопасности.
Большинство госслужащих в Склепе ёжилось в страхе перед апокалипсисом, который уничтожит всё вокруг. Для Вана апокалипсис уже наступил. Его мир рушился – по телевизору, в газетах и журналах – день ото дня.
Трудно было поверить – Ван, по крайней мере, не мог такого вообразить, – но «Мондиаль», могучий «Мондиаль», лопался. «Мондиаль» трещал по швам. Героическая, славная, провидческая, передовая компания расползалась под ударами «медвежьего» рынка, точно старая боксерская груша.
Это было совершенно бессмысленно. «Мондиаль» не хлипкий веб-магазинчик с фантасмагорической бизнес-моделью. «Мондиаль» был необходимым фундаментом современной цивилизации. Гигант телекоммуникаций владел реальной собственностью: кабелями, микроволновыми ретрансляторами, оптическими коммутаторами, франшизами дальней голосовой связи, большими участками региональных абонентских шлейфов и даже спутниками на орбите. Огромные доходы «Мондиалю» давала прокладка оптоволоконных кабелей по всей планете. «Мондиаль» воплощал собой будущее, где мир объединится в глобальном благоденствии. Безумием было бы полагать, что обществу информационной эпохи окажутся не нужны «Мондиаль» и его способности.
Но мир перестал в это верить. Террор проткнул электронный пузырь, и фондовый рынок канул в омут. Состояние Вана – его собственный капитал, его владения – ушло в безнадежное пике. И он был беспомощен. Ван ничего не мог поделать, чтобы избежать катастрофы, – как федеральный служащий он вынужден был поместить свои вклады в слепой трастовый фонд.
Это его не встревожило поначалу. У Вана никогда не хватало времени заниматься фондовым рынком. Конечно, он знал тех, кто жил биржей, – его лучший друг, Тони Кэрью, был из таких. Ван хорошо знал Тони и потому никогда не пытался обыграть мастеров первичного размещения на Уолл-стрит. Поэтому он не против был оставить свой пакет мондиалевских акций в федеральном сейфе, уверенный, что просто сохранит там свои капиталы – как положено типичному мудрому инвестору, – пока паника не схлынет и «Мондиаль» не примет его обратно на работу.
Но ужас пожирал компанию. Всё, чего требовал от «Мондиаля» здравый смысл, в одночасье обернулось отравой. Всё, что создал и открыл Ван – златоносные перспективы исследований, орды возможностей, мощеные дороги в будущее… всё прах. Надутый пузырь. Бездна.
В такие времена очень уютно делается, когда работаешь в бомбоубежище.
Ван был разорён. Но не до конца. Как заместитель директора бюро по технической части Ван получал от правительства зарплату – каждый месяц, как по часам.
Платили ему столько же, сколько старшему агенту ФБР, – иначе говоря, гроши. Агенты ФБР начинали зарабатывать, только когда уходили из конторы. Бывшие агенты неплохо получали в новой ипостаси высокооплачиваемых работников частных служб безопасности в больших серьёзных коммерческих предприятиях, куда обыкновенно уходили. В таких, как «Мондиаль».
