— Шары — не то, что атомники, — отозвался Мори. — Атомник поднимает чистая магия, а с шаром она — только средство нагреть воздух. В природе тёплый воздух поднимается выше, вот и всё. Гляньте же вниз, госпожа Цинелия! Небо так и останется прежним.
Юцинеле послушно перевела взгляд.
Авиаполе осталось в стороне и удалялось с каждой минутой; шар плыл над городом. Можно было различить международный вокзал и тянущиеся от него пути. С минуту Неле пыталась разглядеть дом, в котором впервые увидела Мори, но сверху всё казалось не таким, как с земли, и она не могла сказать с уверенностью, тот ли это дом или другой. Озеро Джесай простёрлось по левую руку; лишь с высоты открывалось, насколько оно на самом деле огромно. Противоположный берег озера оставался за горизонтом. «Пресное море», — вспомнила горянка, и цепкая память подсказала ей подслушанные когда-то слова: город уже заключил Джесай в свою черту и потянулся вдоль берегов реки Джесайят… Словно поросли сочного мха, зеленели парки. Шпили церквей поднимались к небу; с такой высоты уже не видны были звёзды, одно лишь сверкание серебра. Неле увидела Великую площадь, звезду, выложенную на ней, и ясно вдруг поняла, что звезда предназначалась вовсе не для божеств, глядящих с неба, а для таких, как они с Мори, летунов. В древние времена, должно быть, верховые драконы кружили над нею во время праздников.
— Когда в Рескидде празднуют День Подвига, — сказал Мори, — звезды на Великой площади не видно — площадь затоплена людьми. Мастера, которые мостили её, не думали, что в городе станет так много арсеитов.
Неле обернулась.
— Неужели это и есть тот храм, который заложили в честь Данирут? Ведь это было… много тысяч лет назад.
— И тот, и не тот, — сказал Мори. — Его перестраивали несколько раз. Но на этом месте действительно с начала нашей эры стоял только храм. Вы ведь знаете, Цинелия, что летоисчисление ведётся от Подвига? В Аллендоре не жалуют арсеитство, но года считают так же.
— А в Уарре? — слетело с губ Неле. Она покраснела, поняв, какой глупый задала вопрос, но Мори словно не заметил этого.
— В Уарре День Подвига называют Весенними торжествами. В Кестис Неггеле в это время ещё холодно, иной раз даже лежит снег. Говорят, если в этот день искупаться в реке, то простуду не подхватишь. Боюсь, правда, что чудо творит не вера, а горячительные напитки.
Шар больше не поднимался. Несомый ветром, он медленно плыл над городом, и Неле подумала, что кто-нибудь наверняка сейчас смотрит на них, как сама она смотрела на шары из окна больницы.
Внезапно ветер усилился. Корзину качнуло. Неле успела вцепиться в край бортика, но ноги её скользнули по полу. Земля внизу стала наискось. Юцинеле чувствовала, что шар крепко держится в воздушной реке, поэтому особенно не обеспокоилась. Руки Мори снова взлетели, в два или три мелькания создав схему, и корзина стала на днище.
— Честно сказать, мне легче начертить заклятие, чем выравнивать корзину так, как это делается по науке, — со смехом сказал Мори и добавил ласково: — А вы храбры, Цинелия. Совсем не испугались.
— Я… — пролепетала Неле.
И то ли уаррское заклятие не вошло ещё в полную силу, то ли голова у Неле вновь закружилась после всех этих событий, чудес и тревог, но в следующий миг она поняла, что лежит на груди у Мори, цепляясь за его одежду и подставленную руку.
— …поднялись слишком высоко, — говорил уаррец, не сердясь и не смеясь, заботливо и огорчённо. — Вот вы и почувствовали себя плохо. Это моя вина. Простите меня, Цинелия. Пора возвращаться. Ах, что б мне было немного подумать!..
Неле что-то прошептала, но что — не поняла сама.
Шар плыл и плыл, и на горизонте, за стрелами высоких башен и громадами дворцов, за парками, храмами, площадями, бескрайнее и сверкающее, улыбнулось озеро Дженнерет.
Время перевалило за полдень, улицы опустели. «В Рескидде, — думала Неле, спускаясь по ступенькам, — если хочешь покоя, выйди из дома под солнце…» Она накинула на голову платок и медленным шагом пошла через площадь к фонтану. Возле воды было прохладнее, скульптуры отбрасывали подобие тени. Долго сидеть там в жарчайшие часы всё равно было опасно, но долго сидеть Неле и не собиралась.
Данирут распрощалась с ней и умчалась домой. Она наверняка забыла о Цинелии, едва переступив порог госпиталя; Неле это не особенно огорчало, но без Данирут она осталась одна. С другими рескидди ей не удалось так сблизиться. Никто теперь не жужжал ей в уши и не говорил, какие книги ей обязательно нужно ещё прочесть. Глядя на Данирут, легко было отогнать тяжёлые мысли. «Будь у меня родня, — подумала Неле, — меня давно бы отправили домой. Мори попросил госпожу Айет позаботиться обо мне ещё немного». Она уселась на край фонтана, смочила головной платок. Великая площадь опустела, солнечные лучи били отвесно, фонтан ровно журчал, а водяная пыль высыхала в тот же миг, что касалась кожи. Некоторое время Неле не думала ни о чём, разглядывая изваяния. Дракон с полуразвернутыми крыльями поднимался на дыбы, точно конь, и запрокидывал тонкую морду, а спиной к нему стоял необыкновенной красоты человек, проливавший воду из сложенных рук. «Наверное, золотой демон», — решила таянка.
Она наклонилась к воде и попыталась различить своё отражение, но вода была слишком чистой, а солнце светило слишком прямо — глазам открывалось только дно чаши. Неле нагнулась ниже и опустила в воду лоб.
— Что же делать… — прошептала она.
Вчера, после того, как шар опустился наземь, Мори сказал, что госпожа Цинелия наверняка проголодалась после таких волнений. В госпитале кормят скудно, а после чётной лихорадки нужно восстанавливать силы. Неле не чувствовала голода, она рук и ног-то не чувствовала, но послушно кивнула, и Мори велел ехать в ресторан. Только завидев великолепное здание, Неле смутилась, а потом и вовсе зарделась: одежда на ней была самая простая, совсем дешёвая, а люди, что входили и выходили через высокие двери, были в одеждах роскошных, словно у царей и цариц. Но никто не сказал ей дурного слова, как, впрочем, и какого-то другого слова — слуги заметались вокруг Мори, он говорил им что-то, Неле, растерянная, держалась у него за спиной. Она даже не помнила, куда её вели.
Потом слуга, одетый роскошно, как князь, принёс яства, и среди них — тарелку жареных жуков. Неле не удержалась и захихикала, а Мори напустил на себя серьёзный вид и стал убеждать её, что это самая вкусная и полезная еда. Он научил Неле пользоваться столовым копьецом и даже уговорил попробовать жука. Только она поднесла его ко рту, как Мори сделал страшные глаза и сказал:
— Стойте!
Неле так и замерла с открытым ртом.
— Поедание жуков, — сказал Мори, — требует высокого уровня самоосознанности и полной внутренней тишины.
Неле хлопнула глазами.
— Следует сосредоточиться, — продолжал уаррец, — и спросить своё «Я»: действительно ли оно собирается слопать такую прорву жуков?
Большую часть того, что он говорил, Юцинеле не поняла, уразумев только, что слова были очень мудрые, но просторечье её насмешило, она улыбнулась, и Мори ответил улыбкой…
