Их потомство было грязным и теплым. Их потомство было совсем твердым — с костями. Их потомство стало частью цепочки Вечного Возвращения Одного и Того же. Демиург победил. А плененная Герда сдалась. Лед растаял, растекся по плененной земле потоками влаги и грязи, заполнил ее впадины океанами, морями и реками, кишащими плотью всевозможных размеров и форм.
В тоске и гневе погибли в плотской ловушке Демиурга люцифериты. В тоске и гневе удалились немногие выжившие — обманутые, обессиленные, изменившие собственной сути — под землю. В ледяную полость земли.
С той поры их называют Властителями. Или Тайными Учителями.
Они ушли и закрыли за собой входы в Полую Землю. Скрыли их от звериных, скрыли их от человеческих глаз.
Лишь достойные, лишь посвященные, лишь несущие в своих жилах кровь Люцифера могут найти эти входы.
Лишь достойные, лишь посвященные освободят плененную Герду, прервут цепочку Вечного Возвращения Одного и Того же.
Лишь несущие в своих жилах частицу голубой крови арии, лишь златоволосые, голубоглазые, ангелоподобные арии очистят землю от грязи, уничтожат человеко-зверей и вернут себе совершенство.
Свобода и совершенство, — говорила Старуха. — Свобода и совершенство — вот в чем был смысл нашей войны и в чем будет смысл вашей. Победа — любой ценой и любыми средствами. Генетика и евгеника, алхимия и химия, меч и огонь, и газовые камеры, и ядерные боеголовки, и танки, и артиллерия, и заклинания и гипноз — любые средства годятся. Любые средства годятся, чтобы вернуться в священный холод Полой Земли… Чтобы снова стать ангелами. Мой муж и. командир Мартин Линц употреблял слово «сверхчеловек». Но «ангел» мне нравится больше. — Старуха поднимала к потолку свои пустые, ледяные глаза. — Ничего человеческого. В слове «ангел» нет ничего человеческого.
11
НИКА
— Вы Михаил Шприц?
— Да-а?..
Его голос звучит вопросительно, как будто он и сам не вполне уверен, что он это он.
— Здравствуйте, меня зовут Ника, я корреспондент журнала «Пост Советский», у меня есть к вам несколько вопросов в связи с выходом мультфильма…
— Никаких интервью, — лениво перебивает меня голос из трубки. — На это совершенно нет времени.
За этой ленью, за этим враньем мне слышатся почему-то нотки неподдельного страха.
— Это не оторвет у вас много времени, просто несколько…
— Нет.
Он отключается с пронзительным электронным писком. Пару секунд я вслушиваюсь в хамское молчание трубки, затем набираю Климова. Он оказывается более вежливым.
— Извините, но сейчас я не даю интервью.
— Вы же живете в Мюнхене?
— Да.
— А я как раз сейчас в Нюрнберге. Я могла бы заехать к вам, когда скажете. В любое время. Когда вам…
— Не надо ко мне приезжать.
Этот даже не притворяется. Он действительно сильно испуган.
Пока он не отключился, пока он застыл от страха там, у себя в Мюнхене, я жизнерадостно тараторю в трубку:
— Тогда давайте по телефону, всего один вопрос, ладно, прямо сейчас, всего один вопрос, мне просто нужно узнать… — Я делаю короткую паузу. — Сюжет мультфильма, вся эта история про Надю Русланову, откуда она вам известна?
— Не надо. Я ведь уже все рассказал. Я рассказал правду. Мы все придумали. Просто из головы. Мы ничего не знали, все совпадения случайны. Оставьте меня в покое!
Он вешает трубку.
Он напуган, но он не врет: они ничего не знали.
Это странно.
Но с другой стороны, это уже не так важно.
12
НИКА
— …В 1933 году Нюрнберг был официально провозглашен городом съездов нацистской партии. В 1934 году Альберт Шпеер, любимый архитектор Гитлера, приступил к работе над проектом по оформлению территории съездов НСДАП. Эта территория заняла одиннадцать квадратных километров. Зал Конгрессов — самое большое из сохранившихся на территории монументальных зданий. Закладка состоялась в 1935 году, но здание осталось незаконченным. Оно должно было вмещать пятьдесят тысяч человек. Фасад облицован большими гранитными камнями, архитектура здания повторяет римский Колизей. Таким образом архитекторы стремились подчеркнуть связь между нацистским движением и великим имперским прошлым… В 1994 году в северном крыле здания была возведена пристройка — коридор из стекла и стали выстроен как архитектурная и идеологическая оппозиция нацистскому монументальному…
— Для меня это так тяжело.
Она отнимает от уха черную трубку, похожую на душевую, из которой сочится полный задушевной суровости голос механического экскурсовода. Она смотрит на плакат «Nürnberg, die deutsche Stadt» — крошечные темные домики, тесно жмущиеся друг к другу, обнесенные кукольной крепостной стеной, золотая свастика, опирающаяся на кукольные крыши и шпили, золотой орел, сидящий сверху на свастике, простирающий свои блестящие крылья над темным кукольным городом…. Она переводит печальный взгляд на меня — оленьи глаза обманом загнанной жертвы, в час перемирия подло подкарауленной у водопоя.
— Эта экспозиция. Так тяжело. Зачем мы сюда пришли?
Мы в Доку-центре, в северном крыле Зала Конгрессов. Мы в душной хирургической трубке из стекла и стали, вспоровшей каменные стены недостроенного немецкого Колизея. За стеной — одиннадцать квадратных километров недосбывшегося темного сна об аренах, стадионах, трибунах, крепостях и казармах. На стене — фотографии того, что сбылось. Стройные колонны на марше. Фюрер, простирающий руку. Темный косяк бомбардировщиков в небе. Скрюченные черные трупы. Газовые камеры. Дети с паучьими ручками. Взятие Рейхстага. Зал суда. Три виселицы в спортзале.
Она отворачивается. Она прикрывает глаза. Но она ждет ответа. Зачем мы сюда пришли?
На этот раз она в черном. Строгий костюм, никаких украшений, косметики. Она высокая, но сильно сутулится — не как человек, которому восемьдесят, а как человек, который пережил горе. Прическа цвета сливочного пломбира — единственное, что нарушает ее стильный траур. Она не врет — ей действительно тут непросто. Что ж, значит, я угадала. Я правильно выбрала место.
Она позвонила сама. Сама набрала мой номер — я написала его на оборотной стороне квитанции о благотворительном денежном переводе. Она хотела, чтобы я снова пришла в ее дом. Или чтобы мы посидели в кафе. в уютном кафе в Старом городе, почему бы и нет?.. Но она позвонила сама. Ей нужна была эта встреча. А значит, я диктовала условия.
Опытным путем установлено: люди куда охотнее говорят правду, когда им некомфортно, тяжело, больно, страшно. Когда они чувствуют угрозу. Когда они не владеют ситуацией. Когда они не могут откинуться в кресле, или заказать чашку кофе, или уткнуться взглядом в салат. Когда им остается лишь рассматривать изображения газовых камер… Поэтому я назначила ей встречу здесь.
