…Я не был подключен к социо и не мог смотреть «Вечного убийцу», но Крэкер мне все пересказывал. Мне нравилось следить за сюжетом. Но больше всего мне нравилась прелюдия, короткий рассказ, с которого начиналась каждая серия. Крэкер говорил, это было что-то вроде секундных сцен-вспышек, а закадровый голос произносил текст. Я просил Крэкера повторять для меня этот текст снова и снова. Я выучил его наизусть:
«Эта история произошла в эпоху Великого Сокращения, когда эпидемии каждый день уносили жизни миллионов людей. Тогда люди еще не знали, что грядет рождение Живущего, и ошибочно винили в своих болезнях домашний скот. В ту пору жил да был на свете Мясник. Когда в его деревне началась эпидемия, он взял свой топор и за один день перебил всех коров, коз, овец, кроликов, кур, собак и кошек в округе. После этого он бросил на землю окровавленный топор и, усталый, отправился спать. Пока Мясник спал, его сын подобрал топор. Он зарубил сначала отца и мать, потом сестер и братьев, а после отправился к соседям. Всю ночь Сын Мясника убивал людей. Он залил деревню кровью, никого не оставил в живых, а на следующую ночь отправился в путь. Сын Мясника шел через деревни и города, и сотни людей каждую ночь погибали от его топора. Лишь после рождения Живущего безумца удалось задержать. Его приговорили к публичной паузе через повешение, а после возрождения младенца заключили в тюрьму…» — тут, говорил Крэкер, наступает полная темнота, слышится раскат грома — хгрбдышь! — и снова голос: «…Наши дни. Живущий всеблаг, поэтому тюрем больше нет, есть лишь исправительные Дома. В одном из таких домов живет жестокий Сын Мясника. Однажды ночью ему удается сбежать…»
Вот за что я любил сериал «Вечный убийца». Однажды ночью ему удается сбежать. Эти слова дарили надежду. В конце каждой серии Сына Мясника настигали — но надежда… Надежда оставалась со мной.
— …Почему деструктивно-криминальный вектор в инкоде — не приговор? — Крэкер, наконец, отлип от стекла и посмотрел на меня. — Тебе объясняли, почему мы должны каждый день отвечать на этот вопрос?
— Да, — сказал я. — Объясняли. Чтобы получить позитивный заряд.
Крэкер хихикнул:
— Можно и так сказать… А знаешь, почему в «Ренессансе» у нас не полный доступ к ячейке? Почему нам позволяют читать только письма непосредственного инка-предшественника?
— Эф говорит, это потому, что каждый более ранний предшественник на шаг ближе к изначальной личности Преступника. Письма ранних предшественников могут повредить исправлению…
— Твой Эф врет. Здесь никто никого не думает исправлять. Нам не дают читать письма ранних предшественников, чтобы мы не сошли с ума. Потому что все наши предшественники сгнили в исправительных Домах. Все, понимаешь? Я был здесь до паузы и вернусь сюда после…
— Перестань.
— Отсюда нет выхода!
Словно в подтверждение его слов Сын Мясника принялся биться лбом о прозрачную стену. Это было одним из его излюбленных развлечений.
— Я многое знаю. У меня есть письмо моего инка-предшественника. — Крэкер отвернулся от Сына, его нервировали эти беззвучные удары. — …Очень скучное. Распорядок дня, пересказ сериалов, наблюдения за погодой, цитаты из Книги Жизни, «пятнадцать свидетельств того, как хорошо я исправляю свой вектор» и все такое… Но это шифр. Я сразу понял, что это шифр. А Крэкер всегда разгадает шифр — особенно если его придумал он сам…
— Ты сумасшедший.
— …Крэкер взломает любой пароль. Крэкер пройдет через любую защиту. Крэкер напишет любую программу. Мое чудовище должно умереть….
— Замолчи!
— Мое чудовище должно умереть…
— Заткнись, Крэкер! Ты что, хочешь, чтобы тебя заперли в одиночку, как этого вот? — я ткнул пальцем в стекло. — Это запрещенная фраза. Особенно для тебя! Это же из месседжа Франкенштейна!
— Месседж Франкенштейна, — мечтательно прошептал Крэкер. — Когда-нибудь я его допишу.
Он снова прижался носом к камере Сына. Так, чтобы получился свиной пятачок. Сын Мясника перестал биться о стену и замер.
— Я знаю, малыш, ты не виноват, — сказал Крэкер, не отрывая лица от прозрачной поверхности. — Это Он заставил тебя убивать. Лишил тебя разума. А потом навсегда запер здесь. Но я о тебе позабочусь. Крэкер обо всех позаботится, да, малыш?.. Я свинка! — Крэкер сморщил нос и потешно захрюкал. — Смотри, какая я свинка!
— Ему двадцать с лишним. Почему ты называешь его «малышом»? — спросил я.
— Потому что я называл его так, когда он был маленьким. Ну, в прошлый раз. В моем инка-письме говорится, что ему это нравилось. И это тоже: я свинка, я свинка! Хрю-хрю!..
Сын Мясника задумчиво разглядывал сплющенное лицо Крэкера. А потом улыбнулся.
Улыбка у него была совсем детская.
Досье
(стенограмма беседы исправляемого Лисенок с сотрудником ПСП от 17.07.471 г. от р. ж.; фрагмент)
Лисенок: Дальше я, кажется, побежал к Зеленой Террасе.
Сотрудник ПСП: «Кажется»?
Лисенок: Ну, я плохо помню, как я бежал, потому что я очень волновался… И когда я добежал до Террасы, там никого не было, потому что все были в отсеке с термитами.
Сотрудник ПСП: Ты запомнил, кто там был?
Лисенок: Очень много людей. Кажется, там были кураторы, энтомолог, исправляемые из разных групп… Еще там был планетарник — вот как вы, в маске. Ну и Зеро. Зеро держал в руке какую-то штуку. Блестящую. Похожа на батарейку. И он кричал, что хочет… ой, мне ведь нельзя произносить это слово…
Сотрудник ПСП: Сейчас можно.
Лисенок: Правда?
Сотрудник ПСП: Планетарная Служба Порядка тебе разрешает.
Лисенок: Он кричал, что сейчас будет умирать, что он сейчас себя подожжет. А планетарник тоже кричал, чтобы все вышли, потому что это опасно. А энтомолог кричал, что тогда погибнут термиты, если будет огонь, и что он не допустит… Яппп… Я, наверное, плохо рассказываю?
Сотрудник ПСП: Продолжай. Ты молодец, рассказывай дальше, у тебя замечательно получается. Вы все вышли?
Лисенок: Не помню… Да. Или нет. Наверное, нет. Мы ведь видели, что было дальше….
Сотрудник ПСП: Так что было дальше?
Лисенок: Дальше… Дальше он… Исправляемый Зеро… Он закричал что-то непонятное. Что он хочет быть как все или что-то в этом роде, я не совсем понял. А потом он что-то сделал с этой блестящей штучкой, и появился огонь, сразу очень много огня, и он тогда загорелся, весь, прямо вместе с одеждой. Он очень сильно горел. Ярко.
Сотрудник ПСП: Исправляемый Зеро кричал? Бегал по помещению?
Лисенок: Нет, по-моему, он совсем не кричал. А может быть, я просто не слышал. Но он точно не бегал. Когда он вспыхнул, он поднял вверх обе руки и стал как синий огненный столб.
