– Столько много наработали, что самим смешно, на хрен!
Шкура, демонстрируя уставшим подчиненным, что тоже принимает участие в работе, поднял ведро с осколками и высыпал в окно. Снизу донеслись вопли Дуричей. Не обратив на них внимания, уйбуй уселся на подоконник и вновь вернулся к поучениям:
– Это вам, уроды, не ятаганами размахивать, мля. Тута мозги нужны, ясно? Булыжник, дебил недолеченный, ковырялся, ковырялся, да недоковырялся, а у нас все выгорит.
– Это у Булыжника выгорело, – пробубнил перепачканный сажей Зубило. – А у нас пока тока долбится.
– Потому что мы умные, – нравоучительно ответил Шкура. – Поэтому у нас подолбится, подолбится да выдолбится. – Он глотнул виски. – Или выгорит, на хрен. Я еще не решил.
* * *
Московская обитель,
штаб-квартира семьи Эрли
Москва, Царицынский парк,
27 сентября, среда, 12:01
Все-таки брат Ляпсус оказался хорошим человеком…
«Опомнись, – поправила себя Карина. – Какой он, к черту, человек?»
В общем-то да: две руки, две ноги и голова на плечах не делали эрлийца человеком.
[24]
И никогда не сделают.
«Но он все равно хороший!»
С виду – циничный зануда. Наглый, хамоватый, самоуверенный и высокомерный, как и большинство подданных Темного Двора. А вот поди ж ты – вошел в положение.
Карина встретила эрлийца на парковке. Она только подъехала к обители и была полна решимости прорваться к Альфреду любой ценой. И решимость эта столь явственно проступала на лице девушки, что Ляпсус не преминул уточнить:
– К нему?
– Да.
– Не пропустят.
– Я постараюсь!
Молодая ведьма хотела увидеть чуда. Пусть даже ей придется устроить скандал и расцарапать лицо охраннику. Пусть ее репутация будет безнадежно испорчена – пусть! Фредди, милый Фредди лежит на больничной койке, возможно – умирает, и она должна его видеть!
Эрлиец вздохнул, усмехнулся, а затем махнул рукой:
– Его родители час назад уехали. Иди за мной.
И дальше случилось то, что позволило Карине назвать брата Ляпсуса «хорошим человеком». Он провел девушку через черный вход, избавив от встречи с дежурившим в приемном покое рыцарем, от своего имени оформил разрешение на часовое посещение больного, пробормотал:
– Гормоны…
И ушел, оставив Карину наедине с любимым.
– Ах, Фредди! Что они с тобой сделали…
Щеки ввалились, нос заострился, голова замотана бинтами. Руки – тоже. Тело покрыто густой, гнойно-зеленого цвета мазью, от которой поднимался едва различимый пар. Сильное, мускулистое тело… Надеюсь, липкая жижа ему поможет! И две розовые сферы, установленные у висков юноши. И синяя лампа, свет которой бьет ему в лицо. Помогут! Обязательно помогут! Карина не разбиралась в эрлийских хитростях, однако видела, что лечат парня на совесть.
Вот только пока безрезультатно.
Девушка присела на стул и положила ладонь на руку возлюбленного.
– Фредди, милый, как бы я хотела тебе помочь.
В глубине души Карина понимала, что ее страсть к чуду не имеет будущего, что их чувства, встречи, переживания – всего лишь интрижка, увлечение молодости, которому предстоит раствориться без следа. Он станет гвардейцем, женится на какой-нибудь курице, скорее всего из своей ложи, заведет детишек, и максимум, на что она может рассчитывать, – быть любовницей. Но юность не знает слова «потом». Юность живет сейчас: бурлит, кипит, взрывается, а потому это понимание Карины пряталось очень и очень глубоко.
– Мне хорошо с тобой, Фредди, пожалуйста, не уходи. Не покидай меня.
Она хотела его увидеть и увидела. Но теперь девушке было этого мало. Теперь она хотела слышать голос любимого, хотела заглянуть в его глаза, прижаться, ощущая его силу, его желание.
– Фредди…
И молодой рыцарь открыл глаза.
– Фредди!
– Кто здесь?
Он едва шептал. Но ведь шептал же! Его глаза были покрыты белесой пленкой. Но ведь он их открыл! И пальцы перебинтованной руки шевельнулись!
Девушка едва не сошла с ума от радости.
– Фредди! Это я, Карина! Любимый! – Она боялась к нему прикоснуться, хотя желала этого больше всего на свете. Она не знала, что делать: звать врачей? Или остаться? Она понимала, что нужно сообщить эрлийцам, но не хотела уходить – ведь он пришел в себя! Она не знала, что сказать, и вдруг, совершенно неожиданно, выпалила: – Фредди, ты помнишь, что случилось в баре?
– Карина… В баре… – Молодой рыцарь никак не мог сосредоточиться. – В баре… – А в следующий момент в его мутных глазах родился страх. Ужас прорвался сквозь белесую пленку. – В баре!
Он вспомнил.
– Кто на тебя напал?
– Маленький… – Молодого рыцаря затрясло. – Маленький, но сильный…
– Красные Шапки? Дружинники? Навы? Кто?!
– Я думал – дикарь… Потом увидел – чел… маленький, но сильный… резкий… чел, урод… Плакал… а потом ударил…
Чуд закрыл глаза.
– Фредди!
Девушке показалось, что он умер, но уже в следующий момент Карина услышала его дыхание, нащупала пульс и поняла, что рыцарь снова впал в забытье. Она уткнулась в его руку и разрыдалась.
А в голове, вытеснив все остальные мысли, стучали слова любимого:
«Чел… Маленький, но сильный… резкий… чел, урод… Плакал… а потом ударил…»
Карина все поняла. Все-все. А потому ее слезы постепенно становились злыми.
* * *
Московское полицейское управление
Москва, улица Петровка,
27 сентября, среда, 12:52
– То есть вы полагаете…
– Я ничего не полагаю! – перебил журналиста исследователь. – Полагают, когда выдвигают гипотезы, когда сомневаются, когда по кирпичику выстраивают доказательную базу, когда впотьмах, на ощупь, идут к Истине. Вот когда полагают! А я – уверен! Понимаете? Я абсолютно уверен в том, что мы наконец-то нашли главный клад Степана Разина!
Исследователь был толст, горяч и страдал легкой формой одышки. На первое в своей жизни «серьезное» выступление по телевизору он, по робости, заявился в коричневом костюме, белой рубашке и галстуке, однако было видно, что носить эти вещи исследователь не умеет и не любит. Ему было в них неудобно, а потому толстяк горячился все больше и больше.
