Братья Грецки канули в сумраке, входная дверь проскрипела что-то унылое, и все стихло. Я подождал, затем сказал Большаку:
– Ну-ка, давай глянем… – И шагнул к дальнему углу склада.
Помедлив, Дитен потопал за мной.
Там все еще витал кисло-пряный дух лепреконского табака. Я раздвинул тюки и внимательно оглядел угол. Такие же, как и в других местах, потрескавшиеся от времени широкие доски… Тут Большак сказал: «А, вот оно!» – протиснулся мимо меня и ткнул что-то на стене. Три или четыре доски почти бесшумно отошли в сторону, за ними обнаружилась короткая каменная лестница. Нижнюю ее часть скрывала тьма.
– Может, ну его? – спросил Большак опасливо. – Лепреконский карман все-таки. У них всегда все шиворот-навыворот, а, Джа?
Не отвечая, я оторвал кусок мешковины от ближайшего тюка и намотал на конец найденной тут же палки. Запихал в образовавшийся сверток соломы, достал из кармана огниво и чиркнул. Факел получился неказистый, скоро погаснет, но я и не собирался долго им пользоваться. Я спустился вниз, а Большак остался стоять на середине лестницы.
Вот для чего они привели в негодность склад – чтобы даже портовые воры не совались, не говоря уж про таможенников-орков. Попасть в тайник можно было только через этот ход. Копая от какого-нибудь другого места, вы бы не нашли ничего, кроме земли. Потому что это был самый натуральный лепреконский карман, одна из их типичных штучек-дрючек.
Прыгающий огонь факела озарил ровные ряды ящиков. Часть была раскрыта, показывая горлышки бутылок с контрабандным шипучим вином из Пондиникосини. Рядом возвышался стеллаж, на полках стояли коробки с табаком и маленькие бочечки. То, что притащили Грецки, лежало возле стеллажа. Оказалось, что это вовсе не туша, а длинный кожаный мешок с аккуратно зашнурованной горловиной.
– Топай сюда, – велел я Большаку.
Он спустился, опасливо поглядывая в сторону массивных часов, что висели над стеллажом. Их маятник торчал вверх и равномерно раскачивался.
– Три часа ночи, – пробормотал Графопыл, разглядев, что показывают стрелки.
– Три часа дня, – поправил я.
– А здесь – ночи, – возразил Большак. – Потому так темно. Логово лепреконов, тут все наперекосяк.
– Ладно, подержи-ка…
Вручив ему чадивший факел, я развязал горловину мешка и запустил руку внутрь.
Там оказались аккуратно перетянутые промасленными нитками прямоугольные брикеты темно-коричневого цвета. В их мягкую поверхность было вдавлено множество желтых зерен, напоминавших рисовые, но крупнее и со стекловидными сердечками.
Факел упал и погас, когда Дитен увидел это.
– Ты что делаешь?! – зашипел я, но он не слушал, ошалело бормоча:
– Джа, это же жабий огонь! Бесы Патины, натуральный жабий огонь!!! Да сколько его здесь? Это ж целое богатство!
Тьма сгустилась и стала почти осязаемой. В этой тьме зазвучало тихое шипение, шелест и треск. Казалось, потрескивает двигавшееся вспять время: как только исчез свет, лепреконские законы стали пробуждаться, и теперь карман был способен на любой, самый дикий выверт. Чувствуя, как холодный пот выступает между лопаток, я проворчал: «Палку найди и подбери» – и стал засовывать брикеты обратно.
Он спросил:
– Мы что, не заберем это? Мы ж, считай, разбогатели! Я даже не стану продавать цирюльню, просто брошу. Да любой барон отдаст нам за унцию жабьей икры по сотне монет и еще доволен останется, что взял так дешево… Ты что, собираешься уйти просто так, Джа?!
– Молчи! – рявкнул я, выталкивая его к лестнице и медленно отступая следом. – Как, по-твоему, мы его отсюда вынесем? Я лепреконское пространство знаю, бывал уже. Мы не сможем вынести их собственность без их разрешения, заблудимся тут. Будем тыкаться, пока не выберемся куда-нибудь на другой континент, да еще и окажется, что прошло уже сто лет. Давай иди, пока оно нас отпускает…
Большак споткнулся о первую ступень, я ухватил его за ворот халата. Во тьме позади нас потрескивало, что-то неслышно шептало вывернутое наизнанку тайное пространство лепреконов, и сотни невидимых ручек тянулись, мягко, но настойчиво придерживая нас за одежду, пытаясь остановить. Только когда мы добрались до верхних ступеней, стал виден озаряющий заброшенный склад тусклый свет.
– Нажми опять, – скомандовал я, вытаскивая из дрожащей руки Большака палку с остатками мешковины.
Он хлопнул по одной из досок, и проход медленно закрылся. Дитен с такой поспешностью отскочил к центру склада, поближе к лучу солнечного света, будто боялся, что лаз сейчас сам собой откроется и съест его. Завалив угол тюками, я подошел к коротышке. Он сидел посреди столба света, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.
– Что за день! – приглушенно сказал он. – Сначала Джанки Дэви пожаловал, потом братья Грецки ожили, теперь карман с жабьей икрой на кучу золотых, которые нам не достанутся… И шрамы… – Он принялся вдруг с остервенением чесать грудь. – Гадские шрамы опять зудят, мочи нет!
Опустившись рядом с ним на корточки, я произнес:
– Теперь рассказывай. Что это ты там брякнул, будто Грецки сгорели?
– Так и есть, – прохныкал он. – Три дня назад на торговой барже пожар был. Баржу ведь снова отстроили, ты не знал? А теперь ее обратно нет. Все вроде спаслись, но после стали глядеть – а Грецки-то нигде и не видно. Тут Курт Вислоухий вспомнил, будто лепреконы были в своей лавке, когда пожар начался, а она ж в самом конце баржи, дальше всех от берега. Сначала думали, в воду успели прыгнуть, но они так и не объявились. Мы и решили – сгорели Грецки.
– А дом их? – спросил я.
– С тех пор пустой стоит. Портовый начальник все репу чешет, не знает, чего с ним делать. Дом-то, он хороший, большой и с пристройками, но все же это лепреконское жилище. Кто там другой жить согласится? Даже тролли и те боятся. Зайдешь – а потом и не выйдешь вовсе.
– Так… – сказал я, усиленно размышляя. – Значит, они затеяли крупное дело и ради него решились даже торговую баржу спалить. Для отвода глаз, чтобы думали, будто они померли. Сколько в том мешке жабьей икры было? Какие сейчас на нее цены, Большак?
– Да хрен их знает, узнавать надо! Но она с той поры, как ты исчез, токмо подорожала! Так ты меня не убьешь, Джа?
– Нет. Я психанул, когда тебя увидел. Теперь отпустило. Забудь про это, давай лучше о лепреконах. Без заказа они бы столько жабьей икры в Кадиллицы провозить не стали. Им, значит, пообещали деньги, и немалые. Настолько немалые, что они решились полностью свернуть здесь свои дела и после продажи икры свалить куда подальше. И дома их теперь, говоришь, не видать? Утопли, типа? А что, Большак, Курт Вислоухий как был безумцем, так и остался?
– Да он еще больше сбрендил, если токмо такое возможно, – подтвердил Графопыл.
– И все так же в замке Джеды живет?
