Дебора Анчи зажмурила глаза, Радагар Пукковиц замер, Бел де Фей моргнул, стыдясь того, что даже в такой ответственный момент не испытывает страха.
Клешня стала опускаться…
…Громкое «чпок!» разнеслось по ангару, и Одноглазый Джошуа застыл с нелепо задранной конечностью.
Рагар Пук выглянул из-за белого плеча и обнаружил, что на затылке пирата появилось кое-что новое. Теперь оттуда торчала пара коротких электродов, пробивших пупырчатую поверхность и образовавших в ней паутинки концентрических трещин. От концов электродов тянулись длинные закрученные проводки с зеленой и красной изоляцией.
Трое людей на полке проследили за ними взглядами.
Проводки опускались наискось вниз, а дальше тянулись над полом и заканчивались у противоположного края стеллажа, в маленькой коробочке с рубильником и двумя проволочными катушками. Коробка находилась под аппаратом – чрезвычайно массивным, покатым, блестящим, со множеством переключателей, рычажков, ручек, мигающих лампочек и верньеров. Все вместе создавало впечатление, что на дизайн аппарата времени и сил ушло больше, чем на внутреннее устройство. Оружие находилось в руках Антона Левенгука.
– Все нормально? – громко спросил фокусник. – Не прикасайтесь к нему сейчас. Я включаю дестабилизатор.
Он повернул рычажок, и электроды затрещали.
От головы пирата по белой пупырчатой поверхности разошлись волны ряби. Его тело начало оплывать, словно внутренняя память вещества, заложенная в Джошуа, внезапно отказала под действием какой-то внешней силы.
– Агрессивный энергетический импульс высокой частоты, – пояснил Левенгук, подходя к ним. – Что ж, здравствуйте. Мы ожидали встретить вас на краю Стены и несколько позже. Очень интересно, как это вы очутились здесь, в ангаре?
– Ну что ты тут скажешь?! – Радагар топнул ногой по люку в полу. – Пол рифленый, весь в пыли, вот его и не видно… Так внизу ход, который тянется от камина в Эхоловных пещерах?
– Да, – подтвердил Бел. – Именно так. Пук и фокусник переглянулись.
– Думаешь, именно этим путем горянки утащили галиевые костюмы? – спросил Левенгук.
– Естественно. Это ж все объясняет!
– Хорошо. Пусть с этим разбирается Шангалла. Сейчас нам следует проявить гостеприимство – молодые люди нуждаются в отдыхе.
– Гостеприимство? Отдых? – Толстяк удивленно глянул на Левенгука. – Я думал, ты собираешься…
– На самом деле, нам все это очень интересно, – подал голос Белаван. – Тем более что вы ведь Антон Левенгук, хозяин цилиндра? То есть не Цилиндра – Кабуки, а цилиндра – шляпы фокусника, внутри которой… – Он развел руками. – В общем, я надеялся, если, конечно, представится возможность, поговорить с вами, чтобы уяснить для себя эту… этот невероятнейший феномен.
– Вполне естественное желание. – Фокусник был сама любезность. – Я тоже искал встречи. Пойдемте, поговорим в более удобной обстановке.
Когда они проходили мимо слабо пузырившейся мутно-белой лужи, в которую превратился флибустьер, Деби прикоснулась к запястью Белавана и прошептала:
– Я не доверяю ему.
– Почему? – спросил Бел.
– Почему? Откуда же я могу знать? Он… плохой.
– Гм… – Де Фей окинул взглядом сухопарую фигуру. На широком ремне фокусника висело фантастическое оружие, а еще какие-то металлические коробочки и побрякушки. – А по-моему…
Антон Левенгук в этот момент обернулся и сказал, щелкнув выключателем:
– Выходите, мы закроем дверь.
Свет в ангаре погас. Они вышли из пыльной темноты замкнутого пространства в наполненную ночной свежестью тьму безграничного простора.
Где-то неподалеку волны с тихим шелестом накатывали на океанский берег. Во все стороны тянулись выложенные плитками дорожки, между геометрически остриженных кустов стояли скамейки с неудобными прямыми спинками и в самых неожиданных местах миниатюрные гипсовые фонтанчики для утоления жажды, но без воды.
Белаван поднял голову и обнаружил то, что и так ожидал увидеть, – Млечная Паутина исчезла. Даже сейчас, ночью, можно было определить, что купол небес расширился и изменил форму, превратившись из плоской крышки в полусферу.
– Да, – подтвердил Левенгук. – Отсюда небо выглядит по-другому, не правда ли?
– Но почему? – спросила Дебора, зябко ежась.
Дорожка закончилась, они увидели темную вертикальную конструкцию, скрывавшую треть неба. Позади нее что-то светилось мягким розоватым светом.
– Стопа Санчи, – пояснил Левенгук. – Почти сразу за ней – край Стены. Пойдемте взглянем.
Они зашагали вслед за фокусником.
– А что там светится? – спросил Бел и вдруг обнаружил, что Радагар Пукковиц куда-то подевался.
Де Фей вспомнил, что сразу после того, как они покинули ангар, фокусник что-то шепотом приказал толстяку… Тут они, миновав приземистое двухэтажное здание, вышли к перильцам, которые огораживали край Стены.
Охряное сияние разлилось на полнеба.
– Это действительно красивое зрелище, – заметил Антон Левенгук. – Я наблюдал его неоднократно, но привыкнуть так и не смог.
Из-за перилец, у которых замерли Белаван с Деборой, был виден весь ночной Цилиндр – и более всего он сейчас напоминал бочонок, до краев наполненный густыми черными чернилами.
По всей окружности на одинаковом расстоянии друг от друга от края Стены к центру плоского неба тянулись чуть провисающие, оранжево-желтые световые… трубы?.. энергетические линии?.. волокна паутины?.. Де Фей не мог понять, что это. Сейчас он мог лишь рассмотреть ближайшую, которая начиналась в сотне шагов слева. Все же более всего это напоминало трубу метрового диаметра, сделанную из очень тонкого фарфора. Внутри ее текли пульсирующие сгустки оранжевого огня. Каждый раз, когда такой сгусток достигал конца трубы, он на несколько секунд тускло высвечивал примыкающий участок Стены, обтекал траву и кусты, а потом затухал, словно впитываясь в землю.
Трубы сходились в далеком центре, совпадающем по вертикали с геометрическим центром дна Цилиндра, но расположенном куда выше, над уровнем кучевых облаков.
В этом центре блистала башня Свечи, при взгляде на которую казалось, что она состоит из чистой и очень мощной энергии и в то же время имеет в своей сердцевине прочную, стабильную основу.
Белаван смотрел, пока у него не начали болеть глаза. Свеча была беззвучна… и в то же время она звенела, пела в сознании Бела, словно маленькие серебряные колокольчики. Пение казалось невыразимым и грустным, оно наполняло теплом и покоем. Для него трудно было подобрать аналогию – оно выглядело как колыбельная, несло аромат теплых льдинок, звучало, словно запах верескового меда, согревало, как снег, и холодило, как пламя.
Левенгук сказал:
– Нельзя смотреть слишком долго. Вредно для глаз.
