Они выглянули из-за конторки.
По проходу шествовала будто сложенная из гипсовых труб, пирамид и шаров белая фигура с непропорционально большими ступнями и руками-клешнями. Голова, напоминавшая десятилитровый молочный пакет, вращалась на шарнире и имела в своем центре единственный круглый глаз-ямку. Суставы сухо пощелкивали при каждом движении.
– Одноглазый Джошуа, – констатировал фокусник. – Национальный исторический антигерой Лурда. Страшилка для детей.
– Ни фига себе – страшилка! – Пук вздрогнул и, морщась, потер локоть. – Меня он, ей-богу, тоже страшит. Почему он… такой?
Левенгук пожал плечами:
– Понятия не имею. В общем, что-то у них было связано со знаменитым флибустьером Моргатом Одноглазым… Или Черноглазым… Или Чернобородым? Не помню. Затем его образ трансформировался в общественном сознании и стал олицетворять общерасового врага. Ну, наставники и всунули его в эту ZARNICU, чтобы, значит, не только обучать молодежь, но и воспитывать в национальном духе. Вступительный курс практики ведения полевых войн или что-то вроде того.
– Вступительный курс? – Толстяк перевел взгляд с нелепой и в то же время зловещей фигуры на сосредоточенное лицо фокусника. – Вот как? У меня математическое образование, усложненные бухгалтерские курсы и три семестра факультатива Высшей Махровой Бюрократии, но я понятия не имею, как справиться с этим.
– Воинственность у детей Лурда в крови. А справиться с ним можно только при помощи полевого комплекта «РОМINKI» – Длинным пальцем Левенгук указал в глубину ангара. – Вон он, кстати, лежит, Рагар…
Толстяк посмотрел. На дальнем стеллаже, в углу, возле перетянутого ремнями гигантского свертка, притаилась желтая металлическая коробка. То возникающая, то исчезающая в мигающем свете плафонов тень проходившего мимо Одноглазого Джошуа как раз упала на нее.
– Да, а как нам теперь до нее добраться? – спросил Радагар Пукковиц.
Воздух равномерно струился вверх до того места, где от колодца ответвлялась наклонная штольня, а дальше будто застывал и с каждым шагом становился все более душным.
Белаван полз, стараясь побыстрее переставлять ноги по изъеденным ржавчиной перекладинам. Дебора, смущенная своим недавним, в ее понимании – трусливым поведением, двигалась следом и упорно молчала. Когда они миновали ответвление штольни, прозвучал еще один взрыв, и отблески пламени внизу тускло высветили две прилепившиеся к стене фигуры. На протяжении следующих десяти минут взрывы звучали еще несколько раз, а затем наступили тишина и темнота.
Бел де Фей, всегда живо интересовавшийся смыслом понятия «клаустрофобия», так и не смог уяснить для себя, подвержен он ей или нет, – он не ощущал ровным счетом ничего, кроме усталости в руках.
– Деби, ты как? – спросил он, и после продолжительной паузы она ответила.
– Нормально. Только… – Снизу донесся вздох. – Нет, все в порядке. Мне кажется, что я должна рассердиться, и главным образом на тебя – поскольку ты ни в чем не виноват, значит, это было бы самым правильным. Но я не могу.
– Рассердиться? Почему?
– Ты опять сделал то, что должна была сделать я. Я уже решила, что положение исправляется, когда тебя утащили горянки… То есть, конечно, не потому, что они тебя утащили, а потому, что именно я заставила Гуня отправиться спасать тебя, значит, занялась тем делом, которым и положено заниматься женщине… Но потом все вновь стало как раньше. В пещере ты сообразил, что безопасней всего спрятаться в камине, ты увидел этот ход и теперь ползешь первый, готовый встретить опасности, которые могут подстерегать нас в темноте…
– По-моему, тут нет никаких… В общем, если хочешь, я пропущу тебя вперед.
– Дело не в этом, Бел! Это только выражает… Ну, смысл сложившейся ситуации.
– Деби, – произнес Бел де Фей, обдумав смысл сложившейся ситуации, – не желая обидеть тебя, все же хочу заметить, что вы, женщины, зачастую придаете слишком большое значение и чересчур драматизируете некоторые, с мужской точки зрения, незначительные нюансы отношений между мужчинами и женщинами. Вам свойственно преувеличивать. – Он замолчал и насторожился. – Мне кажется или сверху действительно что-то доносится?
Они долго прислушивались, но так ничего и не услышали, кроме стука своих сердец.
– Наверное, показалось.
– Так что ты там говорил про нюансы взаимоотношений?
Не ответив, Бел поднял руку – и уперся ладонью в холодный металл.
– Здесь… – он повел рукой и наткнулся на круглый выступ, – здесь люк. И ручка.
Сверху раздался приглушенный топот и следом какие-то равномерные звуки, словно сопровождавшие передвижение чего-то тяжелого. В такт им люк стал подрагивать.
– Ну, открой его…
Бел повернул ручку по часовой стрелке и нажал. Металлическая плита приподнялась на скрытых шарнирах и беззвучно отъехала в сторону, позволив проникнуть в туннель тусклому мигающему свету.
Белаван посмотрел вниз на обрамленное льняными кудрями лицо.
– Наверное, это уже вершина Стены, – прошептала Дебора. – Выход во Внешние Поля…
– Поля, – повторил он завороженно. – Внешние Поля…
Бел преодолел три ступени – эхо подхватило и разнесло гулкие звуки, – а затем сделал еще один шаг, поднявшись головой над металлическим полом.
Конечно, он не мог знать, что если мысленно продолжить плоскость пола, то далеко в стороне, за краем Стены, как раз на высоте этой плоскости начинаются небеса Цилиндра – ведь именно там плывут облака.
Сделав последний шаг, Белаван де Фей, сам того не ведая, достиг уровня небес.
ЧАСТЬ 3
ПОЛЯ: НА УРОВНЕ НЕБЕС
Мы были возле пропасти, у края,
И страшный срыв гудел у наших ног.
Данте Алигьери
Вода, спокойная и тихая, здесь начинала шуметь и ускорять свое течение, двигаясь огромными, но постепенно уменьшающимися концентрическими кругами.
Ближе к центру шум превращался в грохот, а уровень воды, хотя на первый взгляд это и казалось странным, понижался. Планктон создавал причудливые изумрудные взвихрения, клубящиеся туманности и переплетающиеся полосы в ее толще. Грохот превращался в надрывный рев, покрытые серой пеной и обрывками водорослей струи по крутой спирали устремлялись вниз, в непроглядную тьму, наполненную влагой и иными мирами.
А на пологом, почти идеально круглом берегу, отсекающем Цилиндр от океана, тихо, темно и покойно.
В черном небе Кабуки, конечно, имелись звезды, но чересчур далекие и холодные, чтобы хоть что-нибудь толком озарить. А вот естественный, мерцающий отраженным светом спутник по какому-то космическому недоразумению отсутствовал напрочь, так что некому было осветить учебный корпус со стеклянной крышей, многочисленные служебные постройки, Стопу, в которой не горел ни один иллюминатор, и железный параллелепипед ангара. А зря.
