Улбоны в вольере засуетились, скапливаясь у изгороди с той стороны, где притаились мы. Один из сопровождавших чан паучников приподнялся в седле и указал вниз пальцем.
– Ай! – раздалось сверху, и мимо меня пролетел охранник.
– Давай!!! – сипло взревел Крант, его ноги показались над краем круглого навеса.
– Лата, Чоча, Смолкин! – заорал я, одно за другим перерезая волокна канатов. – Сюда, живо!
Зверюги уже сгрудились под ограждением, они извивались, залезали один на другого в ожидании кормежки. Паучники, сопровождающие чан, соскочили с улбонов и быстро полезли к нам, на ходу разматывая лезвийные бичи.
Подскочив, я ухватился за один из канатов и с силой полоснул кинжалом по другому. Канат лопнул, чан перевернулся, из него просыпалась густая зеленая масса. Комья зелени со звонкими шлепками падали на сплетения и полотнища, находившиеся под вольером.
Скопившаяся возле ограды куча голодных неприрученных улбонов прорвала те канаты, которые я не успел перерезать, и сплошным потоком хлынула наружу.
Глава 14
Готов спорить, что паучники запомнили этот день надолго.
Дикие улбоны лавиной устремились из вольера, рассеиваясь по сплетениям, сталкиваясь с другими улбонами и с ошеломленными горожанами. Очень быстро центр города захлестнула волна беспорядка – благодаря ему мы и смогли скрыться.
Вел нас Крант, потом шел я, следом Лата, а позади хромал прикрывающий тыл Чоча. Смолкин парил над нами и указывал, в каком направлении идти, чтобы не напороться на вооруженный отряд. Несколько раз нас замечали, и приходилось спешно ретироваться, прыгая по канатам и полотнищам. Один раз дорогу преградил оседлавший улбонов отряд. Раскручивая над головами лезвийные бичи, паучники атаковали нас, но, ведомые Крантом, мы ловким обходным маневром избежали столкновения, а затем я перерезал несколько указанных им канатов, и позади большой сектор города ухнул вниз так, что содрогнулся весь Леринзье.
Постепенно мы начали удаляться от центра – на окраине паника была поменьше, но и отрядов вооруженных паучников уже не встречалось.
Финалом стала схватка с тремя пограничниками у косо натянутой лестницы вроде того «пригородного» каната, по которому мы попали в Леринзье. Двоих из них очень быстро вырубил Чоча, а третьего одолели мы с Крантом. На всякий случай я вывел из строя и саму лестницу, перерезав оба каната.
Потом мы некоторое время бежали по редколесью, петляя и заметая следы, перебрались через мелкую речушку, преодолели холм. На краю рощи Чоча выдохнул: «Хватит!» – и повалился в траву. Лата опустилась рядом, паучник, широкая грудь которого тяжело вздымалась под рубахой, бросил лезвийный бич и присел на корточки. Я несколько раз обошел вокруг дерева, прислонился спиной к шершавому стволу и медленно сполз вдоль него.
– А где ледяга? – спросил Крант.
Я поднял глаза и не обнаружил уже привычную нелепую фигуру с алыми подтяжками.
– Не знаю, – ответил я. – Даже не помню, когда он отстал. Вы помните?
Чоча не ответил, а Лата пожала плечами:
– Кажется, в последний раз я видела его на окраине Леринзье. А потом… – Она еще раз пожала плечами и склонилась над Чочей.
Паучник встал и рывком оторвал рукав рубахи. На смуглом мускулистом предплечье змеился длинный разрез, след от удара лезвийного бича. Из раны сочилась кровь.
– Малявга, ды не могла бы бередянудь мне эду царабину, – начал он вполне любезным тоном, но Лата немедленно окрысилась на него:
– Я тебе не малявка, понял? Я куда выше тебя!
Крант осклабился, повернулся ко мне, подмигнул и произнес одними губами:
– Боевая малявга, – а затем подошел к Пат-Раям. – Гаг же мне дебя называдь? Дылда?
– Меня зовут Лата, – буркнула она. – Давай перевяжу.
Закончив с паучником, Лата вопросительно глянула на меня, но я покачал головой. Если не считать царапин, пары синяков, сломанного ногтя да шишек на голове, я, как всегда, остался цел.
– А большой шум мы бодняли в городе, – довольным голосом заметил паучник. – Они-до счидают, чдо вы – шбионы Гленсуса. Гогда разберудся, чдо к чему… Ох и разозлядся на Его Боссовсдво. Небось решат набасдь на Зеленый замок.
Чоча медленно сел и произнес:
– Летягу, наверное, захватили. А может, он отправился по своим делам, не попрощавшись. Надо идти.
– Куда ты теперь? – спросил я у паучника, поднимаясь. – Будешь возвращаться?
– Сейчас нед, – ответил он, аккуратно сматывая лезвийный бич. – В город мне бога нельзя, надо переждадь. А вы гуда собираедесь?
– В Невод. Далеко до Невода, Чоча?
– Не очень. Скоро дотопаем.
Паучник решил:
– Дады я с вами, ежели не возражаеде. Ну что, идем?
* * *
Наша четверка скорым шагом – насколько позволяла Чочина нога – двигалась вперед, пересекая луга и рощи, взбираясь на пологие холмы и спускаясь в неглубокие долины. С серых небес иногда проливался мелкий дождик, ветер то стихал, то вновь принимался задирать разорванный подол последнего Латиного платья. Меня мучили жажда и голод. Лоб покрывала испарина, иногда начинало знобить – похмелье неприятная штука, хотя на свежем воздухе и проходит быстрее, особенно после водных процедур и разнообразных физических упражнений. Фенгол Смолкин так и не появился. Советчик молчал, как мертвый.
Зато Крантуазье оказался говоруном. Беспрерывно ругаясь и коверкая слова на свой паучниковый манер, он в подробностях поведал о перипетиях карьеры профессионального улбонокрада и о том, как лет тридцать назад первая группа ссыльных паучников строила Леринзье.
Чоча хромал все сильнее, видно, его нога и вправду здорово пострадала. Лата с сочувствием поглядывала на брата, а иногда с каким-то неопределенным выражением – на меня. Неутомимым и беззаботным оставался лишь Крант. Называя меня то «брадухой», то «браделлой», то «браданом», он закончил историю строительства Леринзье, рассказал про угон четырех улбонов из загона Большого Мануазье и только после этого замолк, явно радуясь тому, что столь чудесным образом избежал, казалось бы, неминуемой казни.
– Я хотел спросить, – подал голос Чоча. – Как это летяга выбрался из клетки и вытащил у паучника нож? Он, кажется, возник прямо в воздухе, а потом исчез…
– Смолкин проник в Шелуху, – ответил я. – Знаете, что это такое? И через нее добрался до Бабуазье. И не спрашивай, как он это сделал, потому что, когда я спросил то же самое, он начал рассказывать про особым образом задействованные участки мозга, про мутации и какой-то генетический код… Я ничего не понял и не смогу толком повторить.
– Интересно, как оно там, в Клипате, – задумчиво пробормотал Чоча.
