– Нед, – ответил наш возница. – До сдолицы недалего.
До столицы Леринзье и вправду оказалось недалеко. Вскоре улбоны, повинуясь натянутым вожжам, остановились. Паучник обошел волокушу, развязал наши ноги, аккуратно смотал ремешки и сунул в карман.
– Всдавайде, – приказал он, отцепляя от ремня смотанную кольцами веревку и расправляя ее. Это оказался бич, по всей длине утыканный тонкими железными лезвиями самого зловещего вида.
– Всдавайте и не вздумайте дребыхаться. Эда шдуга – лезвийный бич. Если бередяну им – мало не богажется.
Я поднялся с волокуши и несколько раз присел разминая затекшие ноги. Лата, не имея возможности поправить платье и заняться волосами, тряхнула головой и энергично качнула бедрами. Паучник меланхолично рассматривал нас, поигрывая лезвийным бичом. Я обернулся и разом забыл о затекших руках, о промокшей одежде и об общем гнусном положении дел.
Перед нами раскинулся Леринзье.
Огромный конусообразный кокон скрывал, казалось, полнеба. В его середине находилась плохо различимая узкая темная башня, от которой тянулись во всевозможных направлениях веревки, канаты, тросы, висячие лестницы, какие-то ажурные плетения, веерообразные треугольники, деревянные шесты-распорки и плоскости из переплетенных ремешков, повисшие в паутине веревок и искривленные самым невероятным образом.
Конус наполняла жизнь. За окошками висящих то тут, то там шарообразных домов-ульев что-то мелькало, по веревкам всевозможными способами передвигались паучники и, что оказалось неожиданным, улбоны, на горизонтально расположенных плоскостях сновали толпы. До нас доносился гул, какой можно услышать, стоя за закрытыми ставнями на третьем этаже дома, расположенного в центре какого-нибудь крупного города.
– Вот это да! – подал сверху голос Смолкин. – Я видел Леринзье, но каждый раз издалека… Это… это как будто макет самого Конгломерата!
Тем временем из ветвей растущего неподалеку дерева спрыгнул очередной паучник и вступил в разговор с командиром захватившей нас шестерки. Остальные распрягли улбонов и надели на зверюг матерчатые седла, натянув под волосатыми брюхами ремни. Я заметил, что от корней дерева в сторону Леринзье тянется провисающий канат… Что-то вроде пригородной дороги.
– Садидесь, – приказал паучник. – Ды, грасавица, бервая, а ды, Рыжий, вдорой.
При мысли о том, что нужно вплотную приблизиться к этой раскормленной гусенице да к тому же усесться на нее верхом, меня передернуло. Лата, судя по выражению лица, испытывала еще более глубокие чувства.
– А может, вначале поговорим о чем-нибудь? – спросил я у паучника.
Чоча уже успел взгромоздиться на первого улбона, к которому привязали и Смолкина. Позади Пат-Рая устроились два паучника, один из них ударил зверюгу пятками. Извивающийся улбон подполз к канату и взобрался на него, после чего прекратил извиваться и стал двигаться гораздо быстрее. Казалось, что такой способ передвижения ему более привычен.
– Садидесь! – повторил паучник и щелкнул бичом.
Лата, на лице которой проступила крайняя степень отвращения, подошла к твари, перекинула через нее ногу и уселась, гордо выпрямив спину. Помедлив, я последовал ее примеру. Кислая вонь ударила в нос, я почувствовал рвотные позывы и сглотнул. Паучник сел сзади и ударил пятками, после чего улбон заполз на канат и вцепился в него всеми своими многосуставчатыми ножками. На мгновение он замер, а потом ножки стремительно задвигались, и мы стали быстро удаляться от земли. Канат под нашим весом провис еще больше. Первый улбон был уже довольно далеко и вскоре исчез внутри конуса.
Уныние овладевало мной. Таймер, на который я сейчас даже не мог посмотреть, неутомимо отсчитывал секунды, приближая меня к тому моменту, когда дефзонд включится… а я все дальше и дальше удалялся от Зеленого замка и кристалла-энергонакопителя.
Я наклонился и уткнулся лицом во влажные волосы Латы. Они пахли гораздо лучше, чем улбон.
Лата повела плечами и сказала:
– Так, а ну отодвинься!
– Зачем? – спросил я, но все же спустя некоторое время выпрямился.
Хитросплетения Леринзье окружали нас.
* * *
Базар ничем бы не отличался от множества виданных мной раньше, если бы не карлики и не то, что он располагался на слегка провисающем широком плетеном полотнище. А в общем здесь все было как обычно: деревянные лотки с товарами, горластые продавцы по одну сторону и еще более горластые покупатели по другую. Из пузатого бочонка продавали в разлив какую-то выпивку, рядом стояли несколько паучников с ковшиками в руках; с одной стороны дрались и слышалось щелканье лезвийных бичей, с другой, на круглом помосте, под ритмичные барабанные удары танцевала паучница, а вокруг помоста небольшая толпа дружно хлопала в такт барабану.
Улбон двигался быстро, и вскоре базар исчез в бесконечных переплетениях. Рядом, совсем близко, появился дом-улей с широким круглым окном, через которое виднелись край стола и два паучника, склонившиеся над ним. Один с седой бородой и в очках, голову второго скрывал капюшон. Бородатый говорил:
– Я не могу согласидься с мисдическим долгованием дого, чдо вы высогобарно, но бессмысленно называеде Идеей Святой Веревки. Жизнь наша – эдо размеренное движение бо Бесгонечному Ганаду и философская сдорона воброса…
Улей остался позади, и я не расслышал, что он там говорил о Бесконечном Канате, да меня это сейчас и мало занимало – вокруг и без того хватало интересных вещей.
Мы находились в центре Леринзье, возле осевой башни… Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не башня, а несколько сбитых вместе очень толстых бревен, настолько плотно опутанных веревками, что издалека они казались единой массой. В неподвижном воздухе висел стойкий улбоний дух, забивающий все остальные запахи.
Впереди показалось очередное полотнище, одна часть которого изгибалась и образовывала как бы «крышу» в трех метрах над «полом». На полотнище стояли улбоны и паучники, среди них возвышался Чоча, которому как раз развязывали руки. Под «потолком» болтался все еще связанный Смолкин.
– Тебя как звать? – спросил я, поворачивая голову к нашему конвоиру.
– Бобуазье, – ответил он равнодушно. – Боба.
– Боба в смысле «Боба» или «Попа»?
– Обядь гривляешь меня? Ну чдо, дадь даги дебе бо бошге?
– Не надо. Боба так Боба… Слышь, Боб, давай,
развязывай нам руки.
– Нед, – ответил он. – Бриедем, там дебе их развяжут. А до я видел, гаг ды булдыхаешъся в речге. Еще сиганешь брямо отсюда головой вниз, и боминай гаг звали…
– Не сигану, – заверил я, оглядываясь. Под нами, над нами, вокруг нас тянулись бесконечные ярусы гротескного веревочного мира. Земли видно не было, небо просматривалось лишь в виде разрозненных серых фрагментов. – Некуда сигать…
