Он прошел по коридору, к лестнице. Перила сгорели, ступени обуглились. От двери в мастерскую, ясное дело, ничего не осталось. Под остовом лестницы стало еще темнее.
Его милость не бил — но наблюдал за тем, как бьют Дука. Почему хозяин не вмешался, почему не прогнал брата?
Кривясь от боли в ребрах, Дук Жиото опустился на колени, разгреб пепел и увидел потемневшую доску для чарика. Золотое и серебряное покрытие ромбов потускнело, но это ничего, за мамонтовую кость скупщик даст не меньше двух монет. Жиото отвязал было от пояса мешок, но передумал и сунул доску за пазуху. Он провел ладонью по пеплу, нащупал что-то твердое, поднял — это оказалась оплавившаяся фигурка. Дук стал шарить руками вокруг, выискивая остальные.
Да, хозяин вмешался, остановил скотину. Но не сразу, не сразу! Его милость должен был не просто прогнать свинью, а ударить. Избить так же, как избили Дука.
Глаза щипало. Стоя на коленях, Жиото потер лицо, оставляя на нем темные полосы. Обида душила его.
Стол и стулья сгорели, верстак обуглился, четыре почерневшие ножки торчали из пола, одна наклонена...
Все же его милость пожалел Дука, остановил скотину. Хотя не сразу.
Мешок он прихватил с собой, чтобы положить туда головы старика и капитана — хотя был уверен, что не найдет их тела. Когда лич пробил дверь, Жиото, несмотря на дым, хорошо разглядел, что внутри никого нет.
В чем он провинился? Откуда он мог знать, что появится этот стражник? Он все сделал, как приказывали, и добился своего: старик рассказал, где прячется Владыка. А эта скотина посмела поднять руку на него, Дука Жиото! Еще немного, и хозяин сделал бы Дука главным тюремщиком Острога, ведь Дук смело сражался с мракобестиями в том селении. Мерзавец не видел этого, он, наверное, в то время спал в своей башне, но хозяин видел, он отметил Жиото, назначил его главным среди тех тюремщиков, что отправились в селение... А теперь его милость может разочароваться в нем.
Но куда же могли подеваться те двое? Дук встал посреди мастерской. С четырех сторон — каменные стены. Надо хорошо вспомнить все, что происходило тогда. Вот они с Зобом выходят в коридор, вот слышат скрип позади, в плечо Зоба впивается дротик, они поворачиваются, у лестницы — капитан, тот самый наглец, который препирался с его милостью на холме возле селения... Они бегут к капитану, он кидает второй дротик, но неловко, так что лезвие лишь слегка царапнуло руку... Дук потер ладонь. Наглец захлопнул дверь, запер, Дук приказал Зобу сломать ее, тот стал бить своим крюком — и вскоре сквозь дыры пошел дым. В конце концов, одна дыра стала настолько шишкой, что Дук смог просунуть руку и отодвинуть засов. Он распахнул дверь — мебель и стены уже горели вовсю. Стены эти покрывала деревянная обшивка, она-то и загорелась. Но камни не горят. И там никого не было, ни старика, ни стражника.
Так куда же они подевались?
Ведь вокруг — лишь каменные стены, в них нет никаких отверстий. Дук обошел мастерскую, постучал по стенам... Никаких лазов, ничего. Да, ничего! Он так и сказал, и его милость готов был поверить, но мерзавец не поверил и стал бить Дука, тогда и его милость засомневался, что Дук хороший слуга. Все же хозяин остановил мерзавца, запретил измываться над Дуком... Но почему его милость не вступился сразу, почему?
Обойдя мастерскую, Жиото встал над тем местом, где старик лежал на спине. Зоб находился по правую руку, торчал там с таким видом, будто не понимает, что происходит вокруг...
Нет-нет, хозяин ни в чем не виноват, он предоставил Дуку возможность оправдаться. Его милость — он хороший. Строгий, но не забывает о справедливости, и Дук Жиото еще будет главным тюремщиком Острога. Только надо понять, куда подевались те двое. А чтобы понять — надо вспомнить все, что происходило в этом доме, очень хорошо вспомнить.
Тогда Дук поговорил с Архивариусом и приказал Зобу начинать. Ведь старик отказался отвечать на вопросы. Он совсем невежливо себя вел, смотрел в сторону...
Дук опустился на колени, потом лег так, как лежал Архивариус, повернул голову так, как старик: почему-то тот упорно смотрел влево...
Его взгляд уперся в покосившуюся ножку верстака.
Глава 20
Весь день Гарбуш был занят большой сетью для ковчега и лишь к вечеру сумел ускользнуть от мастера Бьёрика. Обычно гноморобы ели в общем зале, но в каждой норе была своя кухня. Мать как раз стояла у плиты, когда Гарбуш вбежал на кухню, схватил с полки кусок хлеба и сунул в рот.
— Погоди! — сказала мать. — Отец хотел с тобой...
Гарбуш устремился к двери: он спешил, к тому же не желал разговаривать со своими.
Но выскользнуть из кухни ему не удалось, мастер Лейфа уже стоял в дверях.
— Куда ты идешь? — спросил отец.
— Мне-надо-в-город... — пробубнил Гарбуш, дожевывая хлеб. — Пропусти...
Лейфа, шагнув навстречу, произнес:
— Нет, подожди. Нам следует поговорить. Выслушай меня.
Гарбуш вздохнул, дожевал, проглотил и сказал:
— Я вправду спешу. Пожалуйста, говори быстрее.
Мастер Лейфа окинул сына суровым взглядом.
— Тебе не следует лететь на ковчеге.
— Но я хочу лететь... — начал Гарбуш.
— Не всегда получается делать то, что хочешь.
— Но почему? Я...
— Это опасно, — продолжал отец. — Останься здесь.
Гарбуш помотал головой.
— Здесь скучно.
— Пойми, ведь Доктус даже не отправляется с вами! Летит Владыка. Вы ничем не обязаны ему. Он.
— Он помог аркмастеру получить этот квартал.
— Ну и что? Это не значит, что юные карлы должны рисковать за него своими жизнями. А экспедиция будет опасной, иначе Доктус не грузил бы на ковчег столько оружия.
— Все равно полечу, — сказал Гарбуш. — Я хочу лететь, и я полечу. Ты сам виноват в этом!
Мать с отцом опешили.
— Что ты говоришь?.. — начала мать.
— Да, ты виноват! — повторил Гарбуш. — Ведь ты когда-то покинул Норавейник, уплыл на корабле, а потом переехал в Фору, задолго до остальных. Во мне твоя кровь, вот почему я не могу сидеть на одном месте!
Мать потупила глаза, отец покраснел.
— Тогда я знал, что делал, — повысил он голос. — Корабли — это совсем другое! А ты даже не имеешь понятия, куда летит ковчег.
— Главное — он летит далеко! — с этими словами Гарбуш выскочил из кухни. Отец закричал вслед:
— Я поговорю с Доктусом, он исключит тебя из команды!
У гноморобов дети сами решали, что им делать в жизни. Все еще возмущенный попыткой отца вмешаться, Гарбуш покинул квартал и зашагал в сторону городской окраины. Последние слова мастера Лейфы совсем вывели его из себя: отец не имеет права так поступать. Тем более он и сам в молодости...
