— Опять громко, — проворчал Вач, хлопая себя по ушам.
— Это все мастер Бьёрик, — сказал Гарбуш хрипло. — А я ему помогал. Он даже поругался с отцом, тот боялся ставить на ковчеге большой огнестрел. Но Бьёрик все-таки своего добился. В огнестреле есть такая штука, мы ее назвали запальной камерой. Так туда влезло почти ведро горючего песка. Мы решили — ведь летим к Норавейнику, на него нападают враги... Ну и сделали чугунное ядро, а еще несколько снарядов из камней, сложили их возле огнестрела. Наверное, они выстрелили одним... — Пока он говорил, палуба ковчега достигла уровня земли. В утреннем свете виднелись фигуры карл позади ограждения, силуэты палубных надстроек, тянувшиеся вдоль бортов канаты.
— Маленькая сестричка? — вопросительно произнес Вач.
— Она там, — Гарбуш показал на второй ковчег, палуба которого виднелась под их ногами. — Эй, ты чего...
Вач взял его за шиворот и легко поднял одной рукой, повернув лицом к себе.
— Теперь спасена? — спросил толстяк.
— Да, теперь...
— Будет жить?
— Конечно. Отпусти! Я...
— Ты. Ты и она. Дальше?..
— Я не понимаю тебя, — сказал Гарбуш. Его ноги болтались над землей.
— Вы... — толстяк пошевелил губами, сморщил лоб, будто пытался донести до собеседника мысль, которая была слишком сложна для него самого. — Любишь ее?
— Да! — закричал Гарбуш. — Но она там, а я здесь!
— Всегда будешь с ней? Будешь защищать, как защищал Вач?
— Но я же здесь, а она...
— Будешь защищать? — толстые пальцы сжались на шее, и гномороб прохрипел:
— Всегда. Да, всегда.
— Хорошо, — сказал Вач. — Отдаю тебе.
Он ухватил гномороба за ремень на спине и опустил так, что Гарбуш повис лицом вниз. Большой ковчег уже плыл над головой, палуба малого была на уровне земли. Рядовой Вач, раскачав, швырнул юного Гарбуша. Увидел, как тот перелетел через ограждение и покатился по палубе, сбивая с ног других карл. Кивнул, развернулся и пошел прочь — к подножию Шамбы.
Глава 17
Долго длилось небывалое для этого времени года затишье, но, наконец, с севера подул ветер и пригнал стада туч. Этой ночью затянувшаяся теплая осень стала ранней зимой — пошел снег. Холодный ветер, сделав свое дело, улетел куда-то; с неба лениво падали крупные влажные хлопья, кружились, оседали на стенах Горы Мира, на мостовой вокруг, таяли на крышах домов. В бедных кварталах жители наматывали на себя лохмотья потеплей, а в богатых те горожане, что не покинули Фору, доставали из сундуков тулупы и сапоги.
Остатки пепелян собрались в трактире посреди своего квартала, чтобы выбрать нового старшину — после долгих споров, воплей, брани, бряцанья ржавых ножей, после трех выброшенных наружу трупов общее мнение склонилось к тому, что этой чести заслуживает Половинкин, ярко проявивший себя при нападении на тюрьму. Раненую грудь безногого перетягивали пропитавшиеся кровью тряпки, но он сиял: торс его не был прикручен к доске, теперь калека щеголял найденной где-то в Остроге низкой тележкой на трех железных колесиках.
За противоположным от Пепла склоном горы дрожала земля под копытами лошадей: три сотни мечей, посланных северным кланом на помощь кровному брату, приближались к Форе. В подвалах пирамиды Сол Атлеко, вращая глазами, орал на чаров и пригнанных сюда горожан. Все оказалось куда хуже, чем он предполагал, завал камней никак нег удавалось преодолеть, кроме того, возникло новое неожиданное препятствие.
Молодой неопытный волк, невесть для чего выскочивший на опушку Кошачьего леса, вдруг замер, подняв морду к небу. Он увидел нечто, что летело невысоко над деревьями, — и завыл. Гарбуш сидел на краю лежанки в каюте за кормовой переборкой малого ковчега, положив ладонь на лоб укутанной в одеяла Ипи. Старый лекарь Варрик заверил гномороба, что жизнь ее теперь вне опасности. Девушка пришла в себя и бессмысленно смотрела в потолок. До сих пор она не произнесла ни слова. Бьёрик и Доктус Савар устроились в каюте чара и мрачно напивались, горюя о добром друге мастере Лейфе; на носу ковчега Октон Маджигасси стоял, глядя вперед, на безлистые ветви деревьев и серое небо, из которого падали снежные хлопья. Отстав на две лиги, через степь, что разделяла лес и Шамбу, ехали семеро всадников и фургон.
Вач шел быстрым шагом. Он боялся, что теперь его изругают, ведь рядовой сильно опаздывал. Встретиться договорились ночью, а уже утро. Снег падал на грудь под расстегнутой рубахой, на выстриженные кругом волосы. Полицейские ботинки из грубой твердой кожи глубоко погружались в рыхлую землю. Дорога изогнулась, огибая холм. Увидев, что находится впереди, толстяк побежал.
Он остановился у обломков телеги, разглядывая два тела и валявшийся возле перевернутого колеса темно-красный кафтан.
Человек в доспехе лежал на боку, а капитан Геб — на спине, обратив лицо к небу. Из груди его торчал меч, рука была вытянута над головой, пальцы другой сжимали край доски, лежавшей на животе капитана. Снег падал и медленно таял. Вач сел на колесо. Он привык, что всегда есть кто-то, кто говорит ему, что делать. Самому Вачу обычно было трудновато решить, как поступать. Он всегда кому-то служил. Раньше им командовал другой человек, а, попав в Фору, толстяк избрал на эту роль капитана. И как быть теперь?
Вздыхая, он склонился над телом. Может, капитан еще жив? Впрочем, уж кого-кого, а мертвецов Вач за свою жизнь перевидал предостаточно. Некоторые из них могли двигаться и даже драться. Но не капитан. Вач провел ладонью по твердой холодной щеке.
— Это Кабан, — произнес он. — Капитан! Кабан пришел.
Куда теперь податься? Толстяк вытащил доску из затвердевших пальцев, рассмотрел — какие-то красные закорючки. Он уставился на них во все глаза. Перевел взгляд на пальцы вытянутой руки. Они были измазаны в крови. Круглое лицо исказилось от непривычных мысленных усилий. В голове Вача стало пусто-пусто. Он вновь перевел взгляд на доску, на пальцы. Осторожно положил ее обратно, вскочил и бросился к городу.
Долгое время ничего не двигалось, только снег падал в тишине. Стало холоднее, теперь он не таял. Грязевые лужи вокруг дороги затянуло корочкой льда. Утро миновало, наступил полдень, но солнце так и не показалось. Снег пошел сильнее, подул ветер. Из ельника прилетел ворон, задумчиво побродил между телами, встал на подбородке капитана и вознамерился выклевать ему глаза.
Раздались возмущенные крики, звук шагов. Из-за холма появились две фигуры, одна волокла другую. Ворон каркнул, взлетел, описал круг и исчез в пелене снега.
— Да что ж ты за скотина такая? — возмущенно блеял тонкий голос. — Отпусти, жирный кабан...
— Кабан, — подтвердил второй. — Кабан, да. Так зовут.
— Чего? Отпусти меня, толстожопый фац!
Встав над капитаном, Вач ухватил юного ваганта за загривок и согнул, тыча лицом в доску на животе Геба.
