Все произошедшее этой ночью мигом восстановилось в памяти, а дурацкий сон, из-за которого она и свалилась с кровати, медленно таял на задворках сознания. Итак: она никуда не бежит и выбраться попыток не предпринимает. Во всяком случае — пока. Невзирая ни на какие уговоры Мухомора. А самого Мухомора всеми силами надо пытаться убедить, что она все так же считает его своим.
И самое главное — ей необходимо попасть в Сеть. Только там она сможет получить хоть какую-то информацию, которая может помочь ей выбраться из этого положения.
Горести сваливались на нее одна за другой. Казалось бы, все складывалось хуже некуда. Только руки на себя наложить осталось. Но, что странно, теперь она ощущала какой-то азарт. Ей хотелось продолжать эту игру. И она больше не хотела видеть себя в роли защищающейся маленькой девочки. Она будет вести свою игру, она станет твердым орешком, костью в горле всей этой братии, что заставили ее стать такой. И пусть попробуют ее на вкус — вряд ли он им понравится.
31. 28 марта. Санкт-Петербург, квартира с видом на Невский проспект
Операция шла из рук вон плохо. Владимир Кириллович с остервенением размешивал давно растворившийся в кофе сахар. При каждом обороте ложка громко стучала по фарфору, угрожая разнести изящную чашку из кофейного сервиза девятнадцатого века на мелкие осколки. Ничего не клеилось.
Что-то там у них пошло не так. Эти их хакерские заморочки! У них все не как у людей. Ничего не поймешь из объяснений. Он понял только одно — они боятся и, что делать, точно не знают. Поэтому девчонку оставлять никак нельзя. В принципе, насколько Владимир Кириллович понял из разговора, они вообще не знают, как ее теперь использовать. И без нее они тоже ничего не знают. Олухи! Опытные, так сказать, ребята! Да какие там ребята! Старичье, что ни на есть!
И девчонка эта… Черт его дернул вести ее лично. Зачем ему, старику, это сдалось? Ну чем она ему приглянулась? Да мало ли в его жизни таких вот девчонок было! Нет, ему именно эту подавай. Он не находил себе места, его мысли были заняты только ею. Он уже практически наплевал на проект, на все, что они с таким трудом вытянули, собирая по крупицам информацию со всей Сети. Ему уже было все равно — он только хотел увидеть ее. Он хотел поговорить с ней, объяснить ей все. И может быть…
Нет, это просто безумие какое-то! Да теперь в проекте задействованы такие силы, столько поставлено на карту, что его самого разотрут в порошок, если он сунется. Хотя если уж совсем серьезно, то что с ним могут сделать? Это потом они, может, и спохватятся. А сейчас…
А сейчас надо было спасать девчонку. И проект. Только как это сделать одновременно, Владимир Кириллович никак не мог взять в толк. Взаимоисключающие моменты. Девчонка нужна ему, девчонка нужна проекту, девчонка нужна всем. И всем сдался этот проект. Никто про него ничего толком не знает, но всем он сдался! Еще бы! Такого еще не было и будет ли когда-нибудь еще — неизвестно. Такой шанс выпадает только раз в жизни. Если не раз в истории.
Да вот только зачем ему проект, если теперь у него вся жизнь только для одного и осталась. Точнее — для одной.
Чашка с аристократическим звоном ударилась об пол и разлетелась на три крупных осколка. Дорогие брюки Владимира Кирилловича обдало коричневым потоком горячего кофе. Тоже, выискался любовник престарелый! Девчонка ему покоя не дает! Видите ли, никогда такого у него в жизни не было — и нате-здрасте. Тьфу, кобель! И с чего это он решил, что вообще чем-то может эту девчонку заинтересовать? Да ему только пальцами щелкни — миллион таких девок под окнами будет стоять, ждать своей очереди. Да и эта тоже будет. Не может — научат, не хочет — заставят.
Только он прекрасно понимал, что злится он на самого себя. Нужно было искать какое-то решение. Нужно что-то делать. Нужно спасать всех. И девчонку, и проект. Или в обратном порядке.
Только кто спасет его самого?
32. 28 марта. Токио. Лаборатория биософтов «Мацушита электрикс». Сеть
Джордж брел по предутренним темным улицам Токио не разбирая дороги, не зная, куда и зачем он идет. Мокрая снежная каша однообразно хлюпала под ногами, в ботинках было противно мокро и холодно, полы красивого коричневого пальто доктора Бишопа безвольно волочились по снежному болоту, безбожно пропитываясь влагой и теряя товарный вид. Наверное, доктор Бишоп очень расстроится, когда снова увидит свое дорогое пальто. Если, конечно, он его увидит. Вокруг, как всегда, было отвратительно и падал осточертевший всем мокрый снег.
Джордж не помнил, что произошло в вестибюле госпиталя. Он только запомнил, что окружающая его реальность вдруг как-то выцвела, словно старинная черно-белая фотография, а потом все исчезло. Очнулся все в том же фойе, только он уже стоял на коленях на холодном полу из искусственного камня, обхватив голову руками, с четкой уверенностью, что череп сейчас разорвется от невыносимой боли. Но голова не болела. Совсем. Никаких ощущений. Он даже не знал, почему решил, что голова обязательно должна болеть. Наверное, за эти дни уже привык к головной боли, и сознание отказывалось верить, что может быть по-другому.
Потом он осмотрелся. Увиденное немного удивило. Но совсем не шокировало — трое охранников, так и не успевших достать пистолеты (или что там у них было под пиджаками?), распластались в неестественных позах на полу, плотно стиснув закостеневшими руками головы. У одного, японца, из уха стекала тонкая густая струйка темно-бордовой, почти черной, крови. Они все были совершенно мертвы. Их застывшие позы не вызывали в этом никаких сомнений. Пульс щупать не было необходимости.
Парень-санитар, что привел Джорджа вниз, лежал рядом с ним. Глаза закатились, изо рта медленными толчками вытекала пена, но он был жив. Во всяком случае, пока. Он вяло шевелился и бормотал что-то нечленораздельное. Отчего-то у Джорджа была полная уверенность, что ничего другого он больше никогда не скажет.
И еще одна вещь ему была яснее, чем день, — все, что он видел вокруг, сотворил он. Нет, он никого не бил, ни в кого не стрелял, не производил никаких звуковых и электромагнитных импульсов. Но сделал это с людьми именно он.
Сожаления по поводу случившегося он не испытывал. Эти люди стояли у него на пути. Они хотели помешать воплощению его мечты, нарушить ход его проекта. Они хотели не дать ему общаться с Голосом. Этого Джордж допустить никак не мог. И не допустил. И теперь у него была сила. Вне всякого сомнения, данная ему Древом. Голос говорил с миром через него. И он понесет его волю дальше.
Джордж шлепал по улице довольно долго — часа три, не меньше. Когда он, наконец, остановился, поднял голову и взглянул на высящуюся перед ним стеклобетонную громаду монументального здания, столь знакомого ему, на востоке уже вяло занималась заря. Он стоял перед главным входом, украшенным огромными гранитными ступенями, обрамленными золочеными металлическими перилами с вмонтированными в них системами микроклимата, чтобы на ступенях никогда не лежал снег, одной из величайших корпораций мира — «Мацушита электрикс».
