— Это недалеко, двадцать минут езды отсюда, — пообещала Аннеке.
— Прекрасно. А мы не будем, случаем, проезжать Левен?
— Левен? — удивленно переспросила Аннеке. — Это недалеко отсюда, но в другую сторону. А вы хотели бы туда заехать?
— Ну, тогда не сегодня. В другой раз. Моя мать родом оттуда. Дедушка держал там большое хозяйство.
— О, так ваша мать — бельгийка! Вы говорите на языке?
— Совсем немного.
— Ну что ж, тогда, как говорится, Welkom terug,
[8]
мистер Фолей.
— Dankuwel, dat is vriendelijk
[9]
, — осторожно подбирая слова, ответил Томас.
Аннеке весело рассмеялась:
— Goed zo!
[10]
Ну ладно, не буду вас больше мучить.
Эта краткая беседа растопила лед между ними, и теперь они легко болтали о том, о сем. Аннеке рассказала, что родилась в Лондерзееле, небольшом городке северо-восточнее Брюсселя и до сих пор живет там вместе с родителями. Ей повезло — она оказалась в числе других двухсот восьмидесяти девушек, прошедших конкурс на должность хостес. Среди обязательных условий было владение французским, датским, немецким и английским языками. Все хостес сейчас курсируют по разным точкам — кто в порт, кто на вокзал или в аэропорт. Все встречают зарубежных гостей (а их будут тысячи) и препровождают их до выставки. Хостес на ЭКСПО-58 — это как послы мира, поэтому они должны соблюдать строгий протокол поведения: никакого жевания жвачки, и не дай бог присесть где-нибудь с вязанием в уголке, даже если выпадет свободная минутка. Запрещено курить, принимать алкоголь, читать постороннюю литературу, не относящуюся к тематике выставки.
— Более того, — прибавила Аннеке, — на территории выставки мне запрещено появляться в компании мужчины, если на то нет письменного распоряжения начальства. К счастью, наше теперешнее общение просто входит в мои обязанности.
Аннеке снова улыбнулась, на этот раз — совершенно искренне, и Томас поймал себя на мысли, что она очень хорошенькая.
Вдруг Аннеке тронула его за плечо и воскликнула, указывая куда-то вперед:
— Смотрите? Вон туда. Видите?
Чуть вдали густо стояли ряды деревьев, а над ними возвышалось какое-то сооружение. Томасу удалось разглядеть лишь фрагмент огромного серебристого шара. Когда машина подъехала ближе к плато, немного сменив угол движения, появились еще три шара — они были соединены друг с другом металлическими трубами, которые сверкали и переливались на солнце. Вся конструкция еще не появилась во всей своей красе, но Томас уже был охвачен чувством встречи с огромным, великим и эпическим, словно чья-то всесильная рука перенесла нечто, что возможно увидеть только в фантастическом кино, — прямо сюда, на плато Хейсель.
— Это и есть Атомиум, — с гордостью произнесла Аннеке. — Когда мы въедем в парк, сможем получше его разглядеть.
Она потянулась вперед к водителю и заговорила на французском.
— Я попросила сразу подвезти нас к британскому павильону. Думаю, вам не терпится взглянуть на него.
Скоро машина остановилась у широких ворот, возле которых по кругу было установлено несколько десятков флагштоков — правда, ни один из флагов еще не был натянут. Рядом стоял не до конца оформленный щит, на котором, впрочем, уже можно было прочитать: «Porte des Nations» — Ворота наций. Улыбчивый охранник, явно знакомый с водителем, бодрым жестом махнул, чтобы тот проезжал. И вот уже «Ситроен» медленно, со скоростью десять километров в час, двигался по трехполосной дороге, называемой Avenue des Nations — проспект Наций.
Быстрее ехать было невозможно, потому что дорогу запрудила техника, снующая туда-сюда. На территории стоял грохот и лязг стройки: повсюду грузовики, краны, здания, еще одетые в леса, груды кирпича, бетонных блоков. Неподалеку, перетаскивая какие-то деревянные балки, ползали, как муравьи, рабочие в смешных шапочках из носовых платков с завязанными узелком краями. Никогда прежде Томас не видел такой бурной деятельности, сосредоточенной внутри небольшого пространства. Отовсюду, на самых мыслимых и немыслимых языках, раздавались подбадривающие крики, начальственные команды, это было настоящее вавилонское столпотворение. Только немного придя в себя от дикого гвалта, Томас стал понемногу выделять отдельные детали. Особенно его внимание привлекло здание слева — воистину впечатляющая диорама из стали, стекла и бетона диаметром больше ста метров. К зданию вела широкая дорога, по обе стороны окаймленная флагштоками. По размаху данное сооружение можно было сравнить разве что с Колоссом Родосским, но в современном исполнении.
— Это и есть американский павильон, — пояснила Аннеке. — А вот там, совсем неподалеку, советский. Что весьма импонирует нашему бельгийскому чувству юмора.
И действительно — советский павильон резко контрастировал с американским. В нем был все тот же размах, но простота и героическое изящество его архитектурного замысла как бы подчеркивали вульгарность и чванство американской постройки. Павильон представлял собой огромный куб из стали и стекла, который тянулся ввысь, к самому небу. Томас выглянул из окна, задрав голову вверх и изумляясь. Стены павильона были выполнены из гофрированного стекла, создавая, несмотря на огромность сооружения, впечатление легкости и воздушности. Очевидно, замысел был таков: опровергнуть представление западного мира о Советах как о закрытой стране.
Потом они свернули налево, на небольшую аллею, и миновали еще один павильон. И хотя он был не столь впечатляющ по размерам, Томас нашел, что он гораздо красивее двух предыдущих: не такой гнетущий, с более плавными линиями, выполненный в более ясных и простых архитектурных традициях. Похоже, Аннеке думала так же:
— Пока что — это самый мой любимый павильон, — сказала она. — Это Чехословакия. Не терпится туда попасть, когда все будет готово.
Они опять свернули налево, вырулив на Avenue de l’Atomium — проспект Атомиум. Наконец Томас увидел Атомиум во всей его сияющей, космической красоте. Чем ближе они подъезжали, тем выше и громадней тот становился, словно вырастал из земли прямо у них на глазах, достигая необъятных размеров. У Томаса захватило дух: только теперь он понял, в каком событии ему предстоит участвовать. Еще в воскресенье он торчал в Тутинге, разливал шерри по бокалам своих дам, Сильвии и матери, чтобы приступить к скучному семейному обеду. Уже тогда он начал отстраняться, мысленно готовясь к отъезду из этого сонного местечка, которое уже проспало не одно великое мировое событие. И вот теперь, каких-то четыре дня спустя, он, Томас, волею чудесных обстоятельств оказался в самом эпицентре таких событий! Ведь именно здесь соберется большое количество стран, со всеми их сложными взаимоотношениями, которые, то притягиваясь друг к другу, то отталкиваясь, формировали общую историю человечества. И в центре всего этого — огромная игрушка Атомиум, с его хитросплетением сфер — огромных, неподвластных тлену. И каждая из этих сфер была повестью о крошечном и таинственном атоме, который Человек только совсем недавно научился расщеплять, обрадовавшись такому открытию и одновременно устрашась его возможных последствий. Томас смотрел на Атомиум, и сердце его бешено колотилось.
