Время – не только лучший лекарь душевных ран, оно еще и великий обманщик. Художник, искусно скрывающий истину за броско намалеванным фасадом примитивных декораций. Его мастерство совершенно. Даже самая умная и взыскательная публика не в состоянии отличить правду от вымысла. Неуловимый росчерк пера – и вот уже история превращается в красивую картину. А то, что полотно написано кровью, никого не смущает. Истинным талантам прощают любые причуды.
В конечном итоге противостояние богов превратится в легенду. Красивую сказку со счастливым концом. Ведь победит самый достойный и лучший. Молодая кровь принесет в загнивающий мир свежую струю. И на поблекшем от времени полотне взорвутся фонтаном брызг ослепительно яркие краски…
Разумеется, Фаса и Алт бросят лучшие силы на поиск мятежного сына. Предпримут все возможное, чтобы вернуть украденную реликвию. Кому, как не им, знать, что Амфора – главный козырь в борьбе за трон Хаоса. Оставить ее в руках противника означает заведомо проиграть.
Лорды ошибаются только в одном. Тот, кто обращает внимание на детали, может упустить из виду самое главное.
– Они в любом случае проиграют.– Этану не нужно было говорить вслух, чтобы файт его услышал.
Мелиус способен воспринимать мысли господина, когда тот открывает свое сознание.
– Да, они проиграют. – В ответе слуги не было и капли сомнений.
Чем бы ни закончился мятеж – победой или поражением восставших, – мир не останется прежним. Можно сделать вид, что ничего не случилось, что все вернулось на круги своя. Но рано или поздно гнилая плотина прорвется, а свежая кровь оросит горячий песок, превратив безжизненную пустыню в плодородную пашню.
Жизнь – непрестанное движение вперед. Те, кто не в силах смириться с подобной мыслью, обречены изначально. Их неизбежный конец – всего лишь вопрос времени. Времени – гениальнейшего из художников, для которого нет и не может быть ничего невозможного.
Глава 4
Через полчаса мы достигли конечной цели путешествия. Пропасть, напоминающая пасть огромного ненасытного чудовища, терпеливо дожидалась законной добычи. По бокам, в почетном карауле, возвышались вековые гиганты. Отступать и бежать некуда. Хитроумная ловушка захлопнулась, а кто и зачем ее поставил, уже не имело значения. Осталось только выяснить, насколько долго продлится агония. После чего – встретить последний рассвет в своей жизни.
Когда бессилен что-либо изменить, время тянется невыносимо медленно, превращая ожидание в изощренную пытку. Безжалостная живая стена надвигалась почти незаметно. Десяти минут хватило, чтобы измерить скорость, приблизительно рассчитав, когда деревья-убийцы достигнут края пропасти. Судя по всему, в нашем распоряжении осталось от силы два часа.
За это время утанги могут срубить сто или даже тысячу деревьев, но уничтожить весь лес невозможно. Место поваленных исполинов займут другие. Равнодушные жернова мельницы измельчат зерно в пыль – и все кончится. Бывают сражения, где изначально противник настолько силен, что ясно, кто победит. Это был именно тот случай.
Не знаю, имела ли Фаса представление, в каком положении оказались ее преданные вассалы. Но больше чем уверен: в любом случае она не пошевелит пальцем, чтобы помочь нам. Зачем спасать тех, кто с самого начала обречен? Ответ очевиден – в этом нет ни малейшего смысла.
– М-мой п-повелитель. – Перед лицом неминуемой смерти Кламст осмелел настолько, что рискнул побеспокоить задумавшегося командира. – П-площ-щадка… З-здесь б-безопасно. Мы м-можем п-попытаться п-поджечь деревья.
Утренний туман стелился над пропастью изысканным белоснежным покрывалом. Светлеющее на востоке небо предвещало скорое появление солнца. Меньше всего мне хотелось вступать в разговор с гоблином. Хотя не исключено, что Кламст выражал мнение большинства. Поэтому я счел за лучшее объясниться сразу.
– Сжечь лес не получится. Моуру – лесной дух – не допустит этого. К тому же из-за тумана древесная кора покрыта влагой. Наш всемогущий маг, – я небрежно махнул рукой в сторону Динкса, – молчит. Значит, не в силах помочь.
– Но…
– Никаких «но». С вопросами, касающимися магии и огня, – только к имуру. Меня не беспокоить.
Слова командира прозвучали как приговор, не подлежащий обжалованию. Опытный разведчик чувствовал – с человеком можно попытаться договориться, с имуром – нет. Телохранитель мага способен без разговоров перерезать Кламсту горло – шутки ради или вымещая накопившуюся злобу. Ведь гоблинов никто никогда не любил.
Да и вправду их нельзя было называть храбрецами. Но когда весь мир смотрит на тебя с нескрываемым презрением, не остается ничего иного, как сжать рукоять ритуального ножа, неслышно подкрасться сзади и полоснуть по горлу надменного гордеца. Пускай свалится в бездну с разорванной шеей. Как глупая недорезанная курица, чью тушку выбросили на помойку, даже не удосужившись обезглавить.
В последней битве имуры бросили гоблинов и лучников Хрустального Принца на растерзание рыцарям. Проклятые «кошки» посчитали ниже своего достоинства помогать всякому сброду, предпочтя издалека наблюдать за безжалостным избиением.
Плевать на людей, убивающих друг друга. Чем больше их сдохнет, тем лучше. Но то, что в сражении полегло столько гоблинов, – этого имурам простить нельзя.
Мысли о мести на время вытеснили даже страх. Кламст подошел к краю обрыва, пытаясь рассмотреть дно пропасти. А вместо этого увидел землю.
Доселе плотный туман стал рваться в клочья, открыв удивительную картину – парящий в воздухе остров.
– Смотрите! Земля! Летающий остров! – завопил он, тыча в пропасть пальцем дрожащей от волнения руки.
Первой моей мыслью было – гоблин сошел с ума. Но, обернувшись на крик, я и правда увидел клочок суши, зависший над пропастью, словно облако.
Он был совсем рядом. Тридцать метров, не больше. Не важно, как и почему остров появился здесь. Главное, у нас появился шанс вырваться из ловушки.
– Земля!!! Мы спасены!!! – От радости гоблин закружился в некоем подобии танца.
Больше всего неуклюжие угловатые движения напоминали пляшущую на стене тень. Впрочем, на причудливый танец Кламста не обратили внимания. В сердцах воинов, приготовившихся умирать, неожиданно ярко забрезжил призрачный луч надежды.
На войне или в походе смерть подстерегает везде. В конце концов к постоянной опасности можно привыкнуть. Нельзя лишь перестать верить и надеяться. Иначе умрешь задолго до того, как вражеский меч или копье пронзит твое сердце.
Утанги были мертвы и потому оставались безучастно-спокойными. Я не цеплялся за жизнь, из-за того что не видел разницы, когда умереть – чуть раньше или чуть позже. А вот почему Динкс не разделял общего ликования, выяснилось не сразу.
Подойдя к краю пропасти, имур долго всматривался в очертания клочка суши, так неожиданно и, главное, удачно появившегося на нашем горизонте. И только после того, как окончательно убедился, что ошибка исключена, произнес голосом, лишенным эмоций:
