— А кто такие взрослые?
Я был благодарен своей собеседнице за то, что она сменила тему разговора, но в очередной раз слегка опешил от странного вопроса.
— Взрослые — это дети, которые со временем вырастают.
— Ты же сказал, что время — это то, чего нет. Как же с ним может что-то вырасти?
— Со временем или без, но дети вырастают, превращаясь во взрослых, — раздраженно ответил я, совершенно запутавшись в этой непонятной и необъяснимой детской логике.
— А ты уже вырос? Или так до сих пор и остался мальчишкой, который пошел на свою первую охоту, сжимая в руках полуигрушечный лук и свято веря в то, что не вернется домой без добычи?
— Откуда ты знаешь про эту охоту? — спросил я, пораженный не столько самим вопросом, сколько сопровождающим его взглядом, в котором мне почудилось что-то намного большее, нежели обычное любопытство маленькой девочки.
Она пренебрежительно дернула плечами, как будто собеседник сморозил откровенную глупость. Но затем, все же сжалившись надо мной ответила:
— Все вы, мальчишки, одинаковые. Думаете что особенные, что великие охотники, у ног которых лежит весь мир. И что если не докажете это в самый первый раз, то не достигнете Алогона. Алогон — это пик мироздания, — поспешила добавить она, заметив мой вопросительный взгляд.
— А ты там была?
— Зачем? — Она снова пожала плечами. — Что мне там делать и чего я там не видела?
— Н-да... Действительно, ты, наверное, права — пик мироздания не самое лучшее место для маленькой девочки.
— Для маленького мальчика, кстати, тоже.
— И для маленького мальчика тоже, — легко согласился я, начиная чувствовать в голове стремительно приближающийся гул колоколов, который предвещал скорое окончание разговора.
— Если ты когда-нибудь вырастешь, то сможешь побывать на этой вершине. Только не думаю, что тебе там понравится.
— Я уже вырос.
Гул стал просто невыносимым, перекрыв все остальные звуки, и ее последние слова я даже не услышал, а прочитал по губам.
— Еще нет, — сказала странная маленькая девочка и, не будучи уверенной в том, что я правильно понял ее мысль, уточнила: — Ты все еще не вырос.
«Ты ошибаешься», — хотел возразить я, но не успел — поле с цветами пропало, растворившись в обрывке тревожного сна, и, открыв глаза, я увидел бескрайнее поле, но в отличие от того, первого, с ковром нежных цветов, это было усеяно трупами. А точнее сказать — расчлененными и расплющенными останками.
Гольстерры ушли, оставив после себя кошмар, который невозможно вычеркнуть из памяти.
* * *
Я с трудом приподнялся, только сейчас заметив сидящего рядом Свена, который, не проявляя никаких признаков беспокойства, сосредоточенно теребил в руках выдернутый с корнем стебелек. Он был так спокоен, будто находился не в эпицентре жуткой бойни, а всего лишь вышел в поле, чтобы подставить лицо ласковому ветру и встретить приближающийся рассвет.
«Почему...» — Вопрос так и не сорвался с моих губ, так как я неожиданно понял: старый друг просто не видит всех этих ужасов. Он наверняка догадывается о том, что произошло и каковы последствия нападения гольстерров, но благодаря непроглядной тьме не в состоянии охватить взглядом и постичь разумом весь этот ужас.
— Ты знал, что эти твари нас не тронут? — спросил он, не поворачивая головы в мою сторону.
Голос, разорвавший тишину ночи, показался неожиданно громким.
— Нет.
— Тогда почему закрыл мне глаза?
Свену нужен был ответ не на этот вопрос, он хотел знать большее — усомнился ли я в его мужестве.
— Тени гольстерров намного страшнее, чем они сами.
Я солгал, но сделал это для того, чтобы не обидеть старого друга. Но он уловил искру фальши в моем ответе.
— Ты врешь?
Два мальчика сидели посреди бескрайнего поля, на котором не осталось ни одного цветка или травинки, не обагренных кровью, и пытались выяснить, насколько сильна их дружба...
«Ты все еще не вырос», — сказала маленькая девочка, и тогда я подумал, что она ошибается, но прямо сейчас был уверен в обратном. Она была права: мое время взойти на Алогон, пик мироздания, еще не пришло.
— Нет, — скупо ответил я, поднимаясь с земли, — не вру. — Смерть страшна именно потому, что ее не видно. Если бы приближение неизбежного можно было различить, все стало бы простым и обыденным, как чашка горячего кофе солнечным утром. Ты ведь не боишься чашки кофе? Так? Вот и с гольстеррами то же самое — они не страшны, если их видно, — и наоборот.
Свен помолчал некоторое время, видимо обдумывая мои слова, а затем наконец ответил:
— Я все еще чувствую свои отрезанные пальцы. — Для убедительности он поднес руку, обмотанную тряпкой, к моим глазам. — А раз я их чувствую, значит, они есть... Единственная проблема заключается в том, что я боюсь не обнаружить их под этой повязкой, когда решусь размотать ее. Наверное, это и есть моя чашка кофе... А нормально врать ты так и не научился.
— Это хорошо или плохо?
— Для ребенка, может быть, и хорошо, а для взрослого — плохо.
— Ну, тогда будем считать, что я до сих пор не вырос.
— Как скажешь. Ты у нас по-прежнему главный. Так что тебе решать — воюем ли мы по-настоящему, или это всего лишь игрушечная война в деревянных солдатиков.
Слишком много событий произошло за последний час с небольшим, а я настолько устал от бесконечных споров и вопросов, на которые не было нормальных ответов, что, не найдя в себе сил продолжать начатую тему, протянул руку, предложив:
— Держись за меня, если не хочешь постоянно спотыкаться и падать в кровавые лужи.
Свен не стал возражать. Молча протянул здоровую руку, вложив свою ладонь в мою, и два мальчика, один из которых свято верил в то, что он уже вырос, а второй все еще сомневался, покинули страшное место, сделав свой первый шаг по долгой и полной опасностей дороге, ведущей к Алогону. Пику мироздания, куда стремятся попасть все мужчины, чтобы доказать прежде всего самим себе, что они не только стали взрослыми, но и достойны созерцать с высоты птичьего полета сумасшедший мир, лежащий у их ног.
* * *
В ночь нападения гольстерров Динкса не было в расположении лагеря имуров. Вместе с двумя своими неизменными телохранителями он выполнял особое поручение генерала Тиссена в глубоком тылу армии Хаоса. Поэтому вернулся он только к восходу. Он специально торопился, чтобы успеть принять участие в битве, но в этот день сражение не состоялось. Обе противоборствующие стороны понесли невосполнимые потери и не имели ни возможности, ни желания проливать кровь еще и днем, после кошмара ночной бойни. Трое всадников уже издалека уловили признаки, которые обычно сопутствуют только по-настоящему большой и непоправимой беде. Но до самого конца сомневались, не веря в дурные приметы. В этом мире не было ничего, что смогло бы за одну только ночь уничтожить пятнадцать тысяч воинов-имуров. Однако гольстерры не принадлежали этому миру, они подчинялись Фасе, властительнице Хаоса. И обладали силой, неподвластной простым смертным.
