Воздушное пространство над рекой патрулировалось тремя вертолетами. Каждый из них был оснащен специальным оборудованием, позволяющим обнаружить человека под водой на глубине до тридцати метров. Максимальная глубина реки в черте города составляла порядка двадцати метров, так что и с этой стороны не могло возникнуть никаких проблем. Даже если бы Чужой смог каким-то чудесным образом вырваться из плотного кольца окружения, ему все равно не удалось бы повторить свой утренний побег, растворившись в мутных речных потоках.
— Сэр, вторые ворота открыты, — доложил по рации офицер связи.
Генерал вместе со своим немногочисленным окружением шагнул в темный проем туннеля. Ему предстояло пройти около пятисот метров, чтобы достигнуть начала второй секции, где в данный момент находился поезд.
— Докладывайте обстановку, — приказал он на ходу.
— Пассажиры выстроены вдоль стены... Начали проверку состава...
— Что с подозреваемым?
— Пока ничего.
Всем участвующим в операции была выдана ориентировка на бродягу-алкоголика, а также фоторобот человека, устроившего кровавый хаос на восемьдесят шестом этаже небоскреба.
— Смотрите внимательно, он должен быть там.
Несмотря на все заверения Зета, что Чужой непременно должен находиться в этой мышеловке, в душу генерала начало закрадываться сомнение.
«А вдруг его здесь просто-напросто нет?» — подумал Коррел, невольно убыстряя шаги.
Он должен был лично убедиться, что его люди все досконально проверили.
— Сэр. — Офицер связи вышел на связь, когда генерал уже практически достиг начала состава. — Имеется восемьдесят семь пассажиров. Из них тридцать шесть мужчин, сорок пять женщин и шесть детей, включая грудного. У дальних ворот, ведущих к третьей секции, обнаружен труп голого белого мужчины, предположительно убитого ударом по голове — вероятно, камнем или каким-то тяжелым предметом неправильной формы.
— Голого? — переспросил генерал.
— Нет даже трусов. Неподалеку валяется мятое грязное тряпье...
Вот оно!!! Сердце Коррела учащенно забилось.
Чужой, несомненно, был здесь. Никакой, даже самый алчный и жестокий преступник не станет убивать человека для того, чтобы ограбить его и забрать одежду в ситуации, подобной этой, — паника в туннеле, замкнутое пространство, полная неизвестность, абсолютная темнота...
— Просканировать заданное пространство на тепловое излучение, — приказал генерал. — Я должен быть абсолютно уверен, что, кроме восьмидесяти семи живых и одного мертвого, здесь больше никого нет.
Он достиг зоны оцепления и прямо сейчас шел мимо вереницы испуганных людей, прижатых автоматчиками оцепления к стене.
Генерал вглядывался в их лица и видел только страх и растерянность. В этом не было ничего удивительного, если учесть обстоятельства, в которых они оказались. Сначала остановка среди кромешной тьмы, затем паника, слабый луч надежды и в конце концов освобождение, которое оказалось хуже плена.
Пройдя до конца колонны, Коррел так и не увидел никого, кто бы хотя бы отдаленно напоминал Чужого.
Оставалась еще последняя надежда, на мертвого, но и она не оправдала себя. Голый мужчина ничем не напоминал того, кто был ему нужен. Генерал подошел к неподвижному телу.
— Вы гарантируете, что он мертв? — Вопрос был обращен к военному медику, стоявшему неподалеку.
— В этом нет никаких сомнений.
Врач в звании майора медицинской службы прошел от начала до конца три локальных конфликта и видел достаточно смертей, чтобы со стопроцентной уверенностью отличить труп от живого человека в любом состоянии.
— Передайте тело полиции, пускай попробуют опознать его.
На генерала неожиданно навалилась какая-то всепоглощающая, опустошающая усталость... Все было сделано правильно, операция проведена безукоризненно четко, но результат в который уже раз оказался нулевым. Существовала огромная вероятность того, что Чужой находится среди восьмидесяти семи задержанных, но что-то подсказывало Коррелу: он ушел. Крыса вырвалась из западни и продолжает разносить споры заразы, которая в конечном итоге погубит весь мир.
— Сворачиваем операцию, — приказал он. — Всех задержанных обыскать, разбить не десятки и перевезти под усиленным конвоем на военную базу.
«Пустышка... — стучало в висках тяжелым набатом. — Мы опять вытащили пустышку».
Как ни странно, предчувствие не обмануло генерала — крыса действительно вырвалась из стальной западни. Хотя, казалось бы, не имела ни малейшего шанса.
20
— Тебе действительно предстоит умереть, — повторила Милая.
— Откуда такая уверенность? Ты же не веришь в предчувствия.
Меня не покидало стойкое ощущение нереальности происходящего. Не то чтобы я так уж сильно боялся смерти. Наверное, нет. Я уже давно относился к ней спокойно, потому что знал — и без того несколько месяцев живу в долг. Но вот так просто сидеть и обсуждать подобные вещи с искусственным интеллектом, состоящим из микросхем и еще какой-то ерунды... Это даже для моего ко всему привыкшего разума было малость чересчур.
— Я знаю, потому что сама сделаю это.
Она не сказала «ликвидирую тебя», а употребила более мягкую формулировку, но смысл от этого не изменился.
— Интересно как? — Мне действительно было любопытно обсудить детали своей предстоящей смерти с непосредственной исполнительницей приговора.
— Остановлю тебе сердце.
— Даже если оно не настоящее? — Почему-то осознание того факта, что в моей груди бьется искусственный орган, огорчило меня намного больше, чем его предстоящая остановка.
— Нет, не в полном объеме. Всего пара клапанов.
— Ясно... — Я вздохнул с облегчением. Умереть, ощущая себя человеком, а не изношенным роботом с близлежащей свалки, немного приятнее. — А дальше? — продолжал я поддерживать эту безумную со всех точек зрения беседу.
— Потом, когда они убедятся, что ты безусловно мертв, и засунут в мешок, чтобы отправить в морг или на экспертизу, — реанимирую тебя. В нормальных условиях клиническая смерть необратима после пяти-семи минут. У твоего же организма достаточный запас прочности, чтобы протянуть все двадцать.
— Как здорово ты все придумала. — Я даже не пытался скрыть иронию. В этот момент мной овладело какое-то нездоровое веселое возбуждение. — А нет ли у тебя в запасе каких-нибудь других, менее болезненных вариантов?
— Нет, это наш единственный шанс. — В отличие от меня она оставалась безупречно спокойной.
Впрочем, умирать предстояло все-таки мне, а не ей, поэтому неудивительно, что Милая не испытывала особого сожаления.
