— К тому же и девочке будет приятно, — добавил он после некоторой, скорее театральной, паузы.
— Ха-ха!! Девочке будет приятно!!! Нет, вы послушайте!!! Чтоб я так сдох! Чтобы ей было приятно!!! Дожить до седых волос и на старости лет веселить девочек в компании двух дебилов, харкая кровью и выпуская свои кишки на вечернюю прогулку, изображая клоуна, нет, я в этом участвовать не собираюсь!!! — с пол-оборота завелся мерзкий старик, размахивая руками, как ветряная мельница.
— А тебя никто и не будет спрашивать. — Толстяк закрыл прения по данному вопросу одной фразой.
«Ну а почему бы и нет?» — подумал я, не обращая внимания на истеричные вопли колдуна.
Мне показалось, что это неплохая мысль — играя на сцене в первый и последний раз, напоследок блеснуть в роли романтического героя-любовника: небрежным жестом, полным бескорыстного благородства, бросить к ногам юной красавицы свое горячее сердце и умереть с ее именем на устах...
С какой стороны ни посмотри, получалось красиво и даже немного возвышенно. Впечатлительные домохозяйки и прочие поклонницы мыльных опер после такого мощного финала наверняка бы рыдали целую неделю. Жаль, что никто не догадался запечатлеть эту мелодраму на пленку. Мог бы получиться хит из тех, что собирают только в первую неделю проката больше восьмидесяти миллионов.
— Обидно не это, а то, что мы смотрим, его не в кинотеатре, а являемся главным исполнителем мужской роли.
— Первый раз за сегодняшний день ты родил умную мысль.
— И вовсе не первый.
— Не будем торговаться — мы не на базаре.
Еще некоторое время, пока я в таком же духе дуэтом размышлял о превратностях судьбы, глашатай безостановочно читал о бескорыстной любви народа к своему королю, о восхищении его мудрым правлением и четким курсом во внешней и внутренней политике, о безусловных заслугах перед народом, государством и т. д. и т. п. Все это сопровождалось таким потоком возвышенных эпитетов и сравнений
[64]
, что меня начало по-настоящему мутить от этого вымученного маразма.
Но, к счастью, все когда-нибудь кончается, и эти восхваления не послужили исключением из правил. Словом, они иссякли. Билли подтолкнул меня, намекая, что пора действовать, и я понял — сейчас или никогда. Мой звездный час настал.
Медлить было нельзя, поэтому, собравшись, подтянувшись, развернув плечи и выпятив грудь, я твердым шагом, с высоко поднятой головой и гордой осанкой, как и положено держаться настоящему герою, важно прошествовал к королевской ложе, совершенно добровольно ступив на дорогу, ведущую к бесславному, неизбежному и ужасному концу.
Мои маневры были замечены не только королевским окружением, но и на трибунах. В одно мгновение над ареной почти осязаемо повисла гробовая тишина. Стало так тихо, что я услышал, как гулко бьется мое сердце.
БУХ... БУХ... БУХ-БУХ... БУХ...
Несколько десятков тысяч пар глаз впились в меня, так что я, моментально перевоплотившись
[65]
, почувствовал себя лабораторной крысой, которую прогрессивные двигатели науки, они же ученые-экспериментаторы, собираются умертвить наиболее болезненным способом, но еще не выбрали, как это сделать посподручней. Ощущение было не самое приятное, но, чтобы соответствовать имиджу «звезды», надо было держаться достойно. Что я и попытался сделать.
Преодолев несколько десятков метров, ставших для моей неподготовленной психики серьезным испытанием, я достаточно близко подошел к королевской ложе, чтобы рассмотреть короля, которого сегодня все так наперебой хвалили. Король оказался пожилым жестким человеком с холодными безжалостными глазами и улыбкой как у папы Карло — в тот момент, когда после неудачного дня он подкарауливает несчастную крысу Шушару, коварно затаившись у входа в ее крысиное логово с кувалдой в руках и единственной целью сократить поголовье грызунов на одну единицу. Одним словом, неприятная личность, чтобы не сказать больше. Рассмотрел я и его будущую жену, которая вообще не нуждалась в рекламе, потому что была молодой красивой девушкой не старше восемнадцати лет, вполне достойной роли не только принцессы, но даже самой королевы.
— Стремление идеализировать женщину в момент смертельной опасности есть закономерное явление, обусловленное биологической природой человеческого организма, стремящегося...
— Я тебя прибью!!!
— Ты не либерал.
— Ах ты, подлая скотина!
— Да вообще-то она мне тоже нравится...
— Ну почему все красивые женщины постоянно достаются негодяям вроде этого Фромпа, — с горечью подумал я.
— Наверное, потому, что обычно у них бывает или власть, или деньги, или все это вместе взятое, — вздохнуло мое подсознание.
— У меня тоже бывали деньги, — возразил я.
— Бывали деньги??? Ты имеешь в виду те триста двадцать восемь долларов, накопленные за два с половиной года путем жестоких лишений и спущенные тобой за один вечер на эту глупую куклу Вивьен из параллельного класса???
[66]
— Это была ошибка...
— А кто этого не знал? Я ведь пытался образумить тебя, но тщетно.
— Тебе не кажется, — оборвал его я, — что сейчас не самое удачное время вспоминать ошибки молодости и кудахтать, как глупая наседка, посыпая голову пеплом?
— Ну конечно, мой принц, ты абсолютно прав. Забирай эту милую девочку, сажай ее на белого коня и увози в свое родовое поместье на трех холмах.
— А вот этого тебе не следовало говорить. — Я начинал закипать.
— А тебе следовало в свое время себя вести прилично, как положено хорошему мальчику, и слушаться маминых советов, — протянул он печально. — Возможно, тогда мы бы сейчас не выступали на этой помойке в качестве свежего пушечного мяса, а спокойно сидели бы дома и пили чай со свежими плюшками.
С какой стороны ни посмотри, он был прав, поэтому не оставалось ничего иного, как признать свое поражение.
Мое молчание или, вернее сказать, бессовестное пожирание глазами принцессы на фоне грустных размышлений, перерастающих в легкую шизофреническую перепалку одной половины мозга с другой, вылилось в несколько затянувшуюся паузу, которую бесцеремонно оборвал старина Фромп.
— Мы дозволяем говорить тебе, свершающему подвиги во имя своего короля, — начал он.
Нет, вы обратили внимание на наглость этого негодяя? Он, видите ли, дозволяет мне говорить, как будто до этого момента я молчал исключительно из благоговейного трепета перед его богоподобной личностью.
— По-моему, стоит поставить на место старого мерзавца, — опять вмешался внутренний голос.
