– Гость там, – слышались объяснения хозяйки. – Магночка гостя привела.
– Гость – это славно, – отвечал кто-то плавающим, словно у патефона на исходе завода, голосом. – Тащи сюда гостя.
– Не наш он, – возражала хозяйка, – непривыкший. Магночка просила поберечь для начала.
– Тогда пусть спит! – пустые глазницы налились синим, на грани видимости светом, и это было последнее, что запомнил Антон. Он отключился мгновенно в неудобной полусидячей позе, не сумев даже лечь как следует.
Разбудил его крик хозяйки:
– Гости! Гости дорогие!
Антон вскочил, ужаснувшись мысли, что спал и, значит, был абсолютно беззащитен, в то время как рядом, а может, и прямо с ним творились неведомые сверхъестественные непотребства.
Первым делом Антон оглядел башню. В ней ничего не изменилось, только лампочка под мраморной совой оказалась разбита и медведь с ослом поменялись инструментами. Антон подёргал фигурки. Звери были вылеплены, покрыты глазурью и обожжены вместе с инструментами. И тем не менее медведь теперь держал виолончель, а осёл с трудом обхватывал огромный контрабас. Криво усмехнувшись, Антон поставил игрушки на место.
И тут с площади рванул паровозный гудок, а следом вновь хозяйкин вопль:
– Гости дорогие! Приехали!
Антон бросился на улицу, где снова сиял жаркий безоблачный день.
Перед башней, по ступицы утопая в пыли, стоял поезд. Допотопный паровозик с пузатой трубой и три вагончика, вернее платформы, потому что всё остальное было сломано, лишь металлические остовы бывших теплушек ржаво корёжились над платформами. От этого транспортного безобразия направлялась к башне толпа гостей.
Впереди, тяжко ступая кирзовыми говнодавами, шла невероятных габаритов бабища. Ростом под два метра и соответствующей толщины, она была одета в вылинявший ситцевый сарафан, опускающийся до голенищ стоптанной кирзы. Вязаная кофта с засученными рукавами открывала чудовищные ляжки рук, белая в мелкий горошек косынка повязана по самые брови. Под мышкой бабища несла холёного разъевшегося кота. Кот, ничуть не смущаясь неудобством положения, пребывал в позе спящего сфинкса. Розовая хозяйка юлила вокруг, забегала то справа, то слева и непрерывно твердила свою коронную фразу.
Следом, влекомый собственной музыкой и лишь благодаря ей не падающий, тащился в дымину пьяный гармонист. Он во всю ширь растягивал меха и умудрялся на ходу наяривать что-то разудалое.
Дальше толпой валили гости. Их было много, Антон не сумел рассмотреть ничего, в памяти осталось ощущение потока – орущего, размахивающего руками, пёстрого и одновременно почему-то серого. Может быть, потому, что никто в этой толпе не выделялся и не бросался в глаза.
Процессия прокатила мимо Антона и скрылась в башне. В ту же секунду оттуда хлынули звуки пьяной оргии. Разливалась гармошка, что-то иное голосила радиола, громко звенела посуда, невнятно гудели разговоры, перекрываемые выкриками то ли танцующих, то ли дерущихся. Путь в башню – единственное место, где ему, по всей вероятности, не грозила серьёзная опасность, теперь был закрыт.
Какого чёрта! Антона вдруг охватило бешенство. Хозяйка сама поселила его в башне, на две недели отдала башню ему, а раз так, то нечего устраивать там бардаки! Но он им покажет!
Антон развернулся и как на приступ ринулся в башню. Он не очень чётко представлял, как именно и кому он будет «показывать», но «показывать» оказалось нечего и некому. В башне было пусто, прохладно и тихо, а приглушённые стеной звуки пьянки явно доносились снаружи – из склепа. Антон пробежал через раскалённую сковороду площади и нырнул в склеп. Пусто, прохладно, тихо. Ровный каменный пол – и никаких следов вчерашних могил. Шум и рёв несутся из башни.
Антон остался в дверях склепа, бесцельно глядя на площадь. Та млела в пыльной неподвижности полудня. Здесь ничто не могло меняться, поэтому особенно дико было видеть утонувший в пыли железнодорожный состав. Председатель совхоза с усердием мимического актёра шагал вдоль поезда, не двигаясь с места. Холёный кот, тот самый, которого несла приехавшая баба, вышел из-за башни и улёгся в позе спящего сфинкса в тени вагонных колёс.
Окружающий мир жил по своим неведомым законам, Антон видел, что не сумеет изменить в нём ничего. Он может кричать, плакать, лезть на кулаки, мир этого даже не заметит и по-прежнему будет творить своё мерзостное действо. А когда придёт час, наигравшаяся нечисть расправится с самим Антоном, и всё равно ничего вокруг не изменится.
Антону не стало страшно, бояться он уже устал. Вместо того пришло забытое с детства ощущение драки с бесконечно сильнейшим противником, когда забываешь о правилах и о собственной шкуре, когда остаётся единственная не мысль даже, а чувство: «меня ударили, а я – нет…». И стремишься только достать и вцепиться. Но во что вцепляться здесь?
– Ненавижу!.. – выдохнул Антон.
Дремлющий в тени кот вскочил, одним прыжком взлетел на платформу, выгнул спину и заплевался в сторону Антона. Поезд мягко дёрнул и, набирая ход, поехал с площади. Неожиданно он оказался очень длинным. Мимо Антона всё быстрее и быстрее проплывали пассажирские и товарные вагоны, чёрные нефтяные цистерны, рестораны и рефрижераторы. Мелькали платформы со щебнем, полувагоны с брусом и досками, безоконные почтовые и красные пожарные вагоны. Скорость всё нарастала, погромыхивание колёс на стыках сменилось дробной стукотнёй. Проносились пузатые цементовозы, саморазгружающиеся тележки и снова целые серии товарных и пассажирских вагонов, уже неразличимых в вихре.
Наконец последний с красными фонарями вагон свистнул мимо, и Антон увидел, что поезд уезжает с площади. Домики разъехались в стороны, открыв перспективу, ограниченную грядой близких холмов. Было хорошо видно, как развивший чудовищную скорость поезд: паровоз и три покалеченные платформы – ползёт по изумрудному склону, постепенно приближаясь к горизонту.
Антон не знал, что происходит, но чувствовал, что это свершается помимо воли хозяев, и потому стоял, замерев в напряжённом ожидании, надеясь, что в башне ничего не заметят.
– Котик уехал! – трубный вопль резанул слух.
Чуть не сбив Антона с ног, из склепа вырвалась приехавшая утром бабища. Продолжая трубить, она помчалась вдогонку поезду.
«Скорее же!» – мысленно понукал Антон поезд. Паровозик послушно рванул, скорость, и без того чудовищная, увеличилась стократно, но на движении это ничуть не сказалось, состав продолжал неспешно ползти. Бабища в несколько громадных прыжков догнала его, вскочила на платформу, ухватила котика, зажав его под мышкой, а потом принялась делать что-то со сцепкой последнего вагона. Поезд поднажал ещё, скорость, с которой он уезжал, превысила всё мыслимое, телеграфные столбы вдоль путей слились в ровную серую ленту, пейзажа по сторонам было не разглядеть, лишь ежесекундно мелькали одинаковые здания станций, мимо которых пролетал состав. Но при этом убегающий поезд начал медленно, словно нехотя, приближаться. Бабища монументом возвышалась на платформе.
