Книга Колодезь, страница 54. Автор книги Святослав Логинов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Колодезь»

Cтраница 54

Так выпал Семёну последний в его жизни кусочек семейной жизни, хотя и тут всё не чинно повернулось, а через блуд. Видно, и впрямь, коли написано на роду всему Игнатову потомству ходить в блудодеях, то будь ты хоть монах рассвятой, но судьба и пронырливый женский пол тебя всюду достанут. Такое дело, впрочем, Семёна не больно мучило, не мальчишка, чать, серебро в бороде сквозит. Но почему-то было стыдно своей срамоты, что обрезан наподобие жида. Хорошо, что у русских не принято любиться при свете, глядя на телесную наготу. А в баню Семён строго положил ходить одному, в первый пар. А потом уже мылись Анюта с Дарёнкой и малолетним Мишаткой. Детишки, доставшиеся Семёну как бы в наследство от сгинувшего стрельца, мигом привязались к доброму дядьке, да и самому Семёну мальцы пришлись по душе. Мишатку он баловал, давал саблю подержать и немецкую пистолю, что умудрился добыть у татар. Вечерами рассказывал про арабов и турок, про соляной поход, уверяя, будто пистоля та самая, что Васька Герасимов проворонил. Говорил и сам порой тому верил. Анюта слушала байки с улыбкой — мало ли что мужики болтают… языком чесать они все бывалые. Главное, что в других домах не постояльцы, а непригожий табор, а у неё всё как при покойном муже.

Зимовка казакам выпала спокойная Холода пришли большие, море покрылось льдом, отрезав сотника Ивана Логинова, посланного вслед за Разиным, на Четырёх буграх. А по берегу и тем более никто в Яицкий городок забежать не мог. Стрельцы Лопатина и Северова зимовали в Астрахани и Красноярском городе на Бузан-реке. За всё время к казакам лишь несколько раз являлись незваные гости, да и то не с оружием, а с царскими грамотами.

Первыми прибыло посольство домовитых казаков с войсковым есаулом Левонтием Терентьевым во главе. Узнав о посольстве, Разин немедля собрал круг. Послы зачитали царскую грамоту и войсковой наказ: гулящим людям от воровства отстать, вины свои государю принести, а самим, не мешкая, идти к городу Саратову и там ждать решения своей участи. Разин царскую грамоту прилюдно целовал и в воровстве винился, но тут же объявил, что грамота, по всему видать, подложная, и как будет в Яицкий город другое посольство, тогда казаки и покорятся. С тем Левонтий и отъехал на Дон.

Недели через четыре объявились послы, привезшие вторую грамоту, Эту грамоту Разин, не читая, объявил подложной и велел сотника Микиту Сивцова посадить в воду. Сивцову напихали в Порты каменной крошки, вместо кушака подвязали огрузневшую одёжу веревкой и сбросили сотника в реку у причала. Кто был рядом в то время, рассказывали, что Сивцов до последнего не верил, что его так-то казнят, и кричал, не о пощаде умоляя, а доказывал, что грамота подлинная.

Уже в марте воевода Хилков третий раз пытался усовестить бунтовщиков. На этот раз присланные стрелецкие головы Янов и Нелюбов были безо всяких затей повешены. И то сказать, времени на прехитрую казнь не оставалось, реки вскрылись, и пора было готовить челны к выходу в море.

Последняя ночь Семёну выпала бессонная. Анюта неугомонно ласкалась к нему, словно надышаться перед смертью хотела. Наконец не выдержала, сказала, о чём сердце болит:

— Сём, может, тебе не ехать вовсе? Домом бы зажили. Ну что тебе в той Персии взыскалось, только греха наберёшься, а то и вовсе пропадёшь…

Ох, как напоминали эти просьбы причитания невольницы Дуняши! И теперь, когда жизнь под уклон пошла, совсем иначе склонялся слух к жалобным бабьим словам. Жаль, судьба не велит успокаиваться грешной душе.

— Это я здесь пропаду, — глухо произнёс Семён. — Казаки завтра отойдут, потом власти вернутся и первым делом меня на воротах повесят, за общие вины и потому как других достать руки коротки.

Анюта всхлипывала покорно.

— Думаешь, мне не охота остаться? — успокаивал Семён. — Душу рвёт, как охота. Прикипел я к тебе — водой не отлить. Но ты не бойся, вернёмся из Персии, царю повинимся, прощение купим, тут я к тебе и вернусь. Ты только жди меня крепко. Я там на рожон лезть не буду, всё равно всех денег в мошну не ссыпешь. Вот только повидаюсь кой с кем из старых знакомцев, поквитаюсь за прошлые дела — и домой.

— Ты что, там вправду бывал? — вдруг спросила Анюта.

— Да ты сдурела никак? — Семён даже обиделся. — Я ж при тебе Мишатке о Турции рассказывал.

— А я думала — так, казацкие байки. Мой тоже любил балясы точить, какие, мол, прежде бои суровые случались. А сам в первой же стычке голову сложил.

— Так и я не воевал почти, — успокоил Семён, — а в неволе был у купца одного.

— А-а!

— Но ты смотри, я ведь серьёзно сказал: жди меня крепко, к осени ворочусь, поженимся. Нечего грехом полати протирать.

Семён и сам удивлялся, что его потянуло на такие речи. Целую зиму жил, ни о чём не потужил, до самого вчерашнего вчера, когда начал собираться к отъезду.

Первым к нему Мишатка подлез. Показал деревянную саблю, что сам отстругал, и потребовал непреклонно:

— Ты бы меня с собой взял, я б тебе пособил персюков рубить.

— Дело хорошее, — покивал Семён, затягивая телятинной ремень на мешке. — Только сначала тебе подрасти надо, а то как ты персюкам головы рубить станешь? — тебе ж не дотянуться.

— Во как! — раскричался Мишатка, подпрыгивая и размахивая струганой деревяшечкой.

А потом, когда Мишатка угомонился, подошла Дарёнка и шепнула в ухо:

— Дядя Сёма, останься, а? Я бы тебя тятей кликала…

Тут Семёна и перевернуло всего как есть. А что делать? Правильно он Анюте сказал: нельзя ему здесь оставаться. Старый долг и новый грех в две руки тянут. Как ни крути — с утра в море уходить надо. О плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, пленённых, и о спасении их, господу помолимся…

* * *

Наутро Яицкий городок был разбужен набатом. Жители как оглашенные выскакивали из домов, ухватив кто багор или ведро, кто охапку рухляди и укладку с деньгами. Лишь на улице всполошённые убеждались, что всё с божьей помощью смирно, а просто гулящие казаки снимаются с места, собираясь в море.

Струги, причаленные частью к деревянной пристани, а в большинстве и просто к берегу, быстро заполнялись народом. Яицких жителей тоже собралась немалая толпа. Одни пришли проводить постояльцев, с которыми судьба свела по-хорошему, другие, таких было куда больше, просто припёрли поглазеть, а некоторые явились порадоваться, что наконец-то незваные гости убираются в море, где, дает бог, отправятся на корм рыбам.

Разин в богатом охабне и собольей шапке возвышался на головном струге. Рядом, потупив глаза, стояла татарская девка, дочь князя Алея, отнятая во время прошлогоднего набега на едисанских татар. На девке было красное свадебное платье, смарагдовый венец и монисты чуть не в пуд весом. Разин неукоснительно требовал, чтобы полюбовница ежедневно одевалась невестой, хотя весь Яицк знал, что недавно татарка родила от Разина байстрючёнка, которого атаман, отняв от материнской груди, отправил с посыльными в Астрахань к архиепископу, прося воспитать младенца в христианской вере и приложив для того ровным счётом тысячу рублей.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация