Нет, это не была его Рыба! Не качнулся поплавок, не согнулось удилище, не дрогнуло радостным ожиданием сердце рыбака. Словно бы головастик проплыл мимо снасти, поставленной на крупную щуку. Совершенно иной была реакция дракона. Бронированный плавучий динозавр, налетев на тончайшую и крепчайшую капроновую нить, был разрезан ею пополам, и обе половинки мгновенно пошли на дно, удивленно косясь друг на друга и силясь понять, что же их разлучило.
Песю Вагончика извлекли из кровавых волн, и он тут же потребовал бюллетень, в чем ему не было отказано. Иде Клэр пришлось искать другую кандидатуру.
— Педро… — неуверенно назвала она.
— Это, братцы, не по мне… — мгновенно откликнулся испанец.
Авторитет атаманши падал с каждой минутой. Напрасно она взывала к Анастасио Папа-Драки, обращалась к остальным пиратам — безымянным статистам, нужным лишь для шума и создания колорита. Подчиненные прятали глаза, разводили руками, говорили нечленораздельно, но книг не брали.
Неведомо, чем бы закончилась тягостная сцена, если бы на арене не появилось еще одно действующее лицо. Появившись, оно обошло всех присутствующих и поздоровалось с каждым за руку, приятно улыбаясь и шаркая ногой в желтом носке.
— Извините, — обратилось оно к капитану, — мне показалось, что здесь выдают книжки. Можно почитать?
— Пожалуйста, — неуверенно произнес капитан, совершая гостеприимный жест в сторону кучи.
Субъект В Желтых Носках выбрал несколько манускриптов, отвесил общий поклон и канул в переходах средней палубы. Навстречу ему из тьмы люка появился Стойко, сгибающийся под тяжестью арабских сочинений.
— Э-эх! — неожиданно выдохнул Сююр-Тук Эфенди и, придвинувшись к куче, осторожно вытащил книжицу потоньше.
Прочие пираты, уяснив преимущество первых мест, кинулись к книгам. Иде Клэр пришлось утешиться тем, что ей достался том хотя и толстый, но зато с картинками.
Остаток дня прошел в ожесточенной зубрежке и не был омрачен никакими событиями. Вечером глава конандойловцев удовлетворенно констатировал, что пираты, располагаясь на ночлег, уныло пожелали друг другу спокойной ночи.
* * *
Богатейшие во Вселенной залежи празеодимовых руд — вот единственная ошибка, допущенная размышлятором, пока тот работал автоматически. Недочеты конандойловцев, хоть и не столь грубые, были гораздо многочисленнее. Помимо теплых полярных морей, следует отметить еще один промах: никто из галактопроходцев не вспомнил, а значит, и не создал звездное небо. То, что вечно перед глазами, забывается легче всего. Зато каждый из демиургов изобрел лунный диск, соответствующий его характеру и устремлениям, так что ночи на Гекубе красотой превосходили все ожидания, особенно когда всходили все четыре луны и заливали ландшафт снопами призрачного света. Четвертой луной служила нарядная тонзура летающего аббата.
Но иногда, хотя и очень редко, все четыре луны исчезали за горизонтом, и тогда наступала ночь, черная, как душа Иды Клэр. Первым в морскую даль скатился мрачно кровавый диск Бруча, за ним исчез элегантный Лирин рожок, несколько дольше освещало хрусткий ракушечник добропорядочное произведение капитана. Последним погас ореол, окружавший плешь аббата. Патер скрылся за краем земного круга, неуклонно стремясь к тому великому мигу, когда он, окруженный огненным смерчем, рухнет в центр уединенного острова Недовасси, до полусмерти перепугав диких аборигенов, принявших его за живого бога. И весь остаток жизни непреклонного инквизитора будет посвящен борьбе с этой пагубной ересью.
Тьма пала на побережье, поглотив смутно сереющие силуэты состыкованных шхуны и астроллера. Настала ночь, благоприятствующая тайным замыслам.
Вот протяжно заскрипел плохо смазанный клапан входного люка, слышны шаги, кто-то пробирается по палубе, спотыкаясь о тела спящих пиратов, которые в ответ сонно бормочут: «Карамба!» Некто останавливается у левого борта. Слышен тихий шепот:
— Кто ты? Скажи! Зачем ты здесь? Кто придумал тебя? Ведь это я, правда? Ответь, прошу!
Узенький лучик света прокалывает тьму. Смутно угадываются две фигуры. Дрожащий огонек индикаторного светляка вспыхивает на прелестнейшей ладошке одной из фигур и с трудом освещает ее соседа, дозволив увидеть лаковый козырек фуражки и волевой подбородок, заросший двухнедельной щетиной. Больше ничего нельзя рассмотреть в мертвой тени козырька. Безжалостная косая черта удилища разделяет фигуры.
— Цукаты! Цукаты! — крик гаснет, убитый чернотой. То кричит Калиостро, каждую ночь во сне заново переживающий грозную баталию с Дон Карлосом.
Ладонь вздрагивает, светлячок, очнувшись, снимается с нее и плавно улетает ввысь — единственная блестка на черном бархате ночи.
Жалобно, по-детски всхлипывает Лира Офирель, нетвердо ступая, возвращается на звездоход.
Мягко размывается черненое серебро небосвода. Скоро взойдут луны. Ночь. Все спят.
* * *
Очередное занятие по человеколюбию закончилось, на шхуне наступил час трудотерапии. Бывшие налетчики в это время приводили в порядок сильно потрепанную былыми шквалами «Зарю Гекубы». И, надо сказать, занимались они этим гораздо охотнее, нежели благородным умственным трудом. Тысячелетние наслоения грязи уступали натиску швабр и скребков. Шхуна, избавившись от лишнего балласта, снялась с мели и дрейфовала по зеркалу лагуны, кокетливо отражаясь в нем.
Не обошлось и без передержек. Сююр-Тук Эфенди, вычистив камбуз, сбросил отскобленную грязь за борт. Тонны прогорклого сала растеклись по воде безобразной, переливающейся радужными разводами лужей, затем, подгоняемые пассатом, двинулись к берегу и безвозвратно погубили золотистые пляжи Полярной Ривьеры. Триста лет спустя в этих местах возникла цепь грязелечебниц и несколько участков нефтедобычи.
Но в целом работа успешно продвигалась. Отмытую шхуну решено было перекрасить в белый прогулочный цвет. Крыжовский выделил со склада пять банок цинковых белил, и работа забурлила. Выкрашенную поверхность расписывали цветами и райскими птицами. Эту тонкую операцию выполнял пират по имени Джон. Во времена Идиного правления он не пользовался никаким влиянием, ибо, несмотря на гиппопотамью внешность, был слишком робок и деликатен. Выручали его могучие бицепсы, лишь благодаря им Ида Клэр сочла возможным доверить будущему художнику абордажный крюк.
Под руководством Лиры талант моряка развился и окреп. В кратчайший срок Джоном была создана галерея картин в духе мифического живописца древности Петрония ван Бооха. Эмоциональная сила их была так велика, что явившиеся на открытие выставки звездоходцы безо всякого размышлятора, силой одного лишь потрясенного чувства воплотили в жизнь разношерстную толпу апокалипсических уродцев, изображенных на полотнах. Монстры немедленно расползлись и в скором времени, неслыханно расплодившись, заселили прибрежные камыши, выстроив там свою столицу Лиргород и тем нанеся смертельное оскорбление штурману «Конан Дойла». Джона попросили временно новых выставок не организовывать, и теперь он халтурил, расписывая борта шхуны.
