Стелла бросилась обнимать подругу.
— Как оно мне нравится!
— Вообще-то неплохо, что я раздобыла для тебя хотя бы одну приличную вещь.
Стелла тупо посмотрела на Джулиет. В голове немилосердно стучало.
— Земля вызывает Стеллу. Да что с тобой такое? Слышала когда-нибудь о критических днях? Ты потекла.
Они бросились в туалет, прекрасно понимая, что опоздают на урок математики к мисс Хьюитт и, соответственно, на контрольную, которой обе боялись.
— Вот черт. — Это была первая в жизни Стеллы менструация, и она чуть не расплакалась. — Ну почему именно сегодня? Кому еще так не везет?
— Вообще-то мне кажется, это я чемпион по невезению.
Джулиет ходила на могилу отца раз в две недели по воскресеньям, а потому не могла посещать дни рождения, даже если бы ее приглашали. И регулярно рвала, не читая, письма матери из Фрамингемской государственной тюрьмы. Все эти раскаяния и объяснения причин она слышала раньше. Ни одно из них не имело для Джулиет Эронсон значения. Она сама подписывала свои табели успеваемости, сама готовила себе завтраки и держала под кроватью веревочную лестницу на случай пожара в квартире, так как тетка курила, когда занималась, и часто засыпала над раскрытыми книгами, оставив непотушенную сигарету в пепельнице. Джулиет привыкла к катастрофам, а потому на нее всегда можно было рассчитывать в случае непредвиденной аварии. Сейчас, например, она вынула из своего рюкзачка запасную пару трусиков. Будь готова ко всему — под таким девизом она жила. Всегда ожидай худшего.
— Тебе еще нечего жаловаться. Вот у меня в первый раз эти дела случились, когда я ехала поездом в Кембридж. Так и сидела на месте, истекая кровью, пока мы не доехали до Гарвард-сквер. Там я зашла в кооперативную лавку и не уходила до тех пор, пока мне не выдали пару треников.
Джулиет уселась на раковину и закурила сигарету из пачки, купленной в магазинчике на углу; ей недавно удалось убедить хозяина лавочки, что она студентка двадцати трех лет, правда, не без помощи теткиного удостоверения, позаимствованного тайком.
— Кажется, тебя полагается шлепнуть или еще что-то. Поздравить с переходом в мир женщин. Тетка меня шлепнула, но, возможно, потому что я уехала в тот раз в ее белых джинсах. Их пришлось выбросить.
— Чудно. Шлепнуть. Блеск. — Неудивительно, что голова у Стеллы шумела и крутило живот. Неудивительно, что она была в таком отвратном настроении. — Добро пожаловать в мир боли.
Стелла переоделась. Свернув грязную юбку и трусики, спрятала их в рюкзак и надела поверх нового черного платья синий блейзер. Она сознавала, что ткань была практически прозрачной. Нужно иметь смелость, чтобы носить такую вещь, даже если она наполовину скрыта пиджаком. Нужно верить, что когда ты скинешь пиджак, то не будешь выглядеть полной дурой. Стелла одернула юбку и застегнула на все пуговицы блейзер, после чего подошла к раковине вымыть руки. Переход в новый статус женщины оказался утомительным.
— Ненавижу свою мать, — небрежно заявила Стелла, пока сушила руки и подкрашивала губы. В мигающем свете умывальной она казалась особенно бледной без краски на губах и невероятно порочной, после того как накрасилась. — Она следит за мной, как за чахлым цветком.
— Ты считаешь, это плохо? Она хотя бы никого не убивала.
— Разве что мысленно.
Они рассмеялись и помчались на урок мисс Хьюитт.
— Если кто-то станет доставать тебя по поводу школьной формы — зашептала Джулиет, — скажешь, что из тебя хлещет кровь. Тогда все заткнутся.
— Ладно.
Стелла стеснялась своего черного платья. Ее также мучил вопрос, не переусердствовала ли она с помадой.
— С классной дамой позволь разобраться мне. Ты ведь знаешь, какой искренней я могу притвориться.
Войдя в класс, Стелла поспешно юркнула на место, пока Джулиет извинялась перед мисс Хьюитт за опоздание. Джулиет объяснила, что у них были женские проблемы, те самые, о которых ее мать не успела ей рассказать, так как, напомнила она мисс Хьюитт, миссис Эронсон сидит в государственной тюрьме в Фрамингеме как злостная убийца, предоставив Джулиет полную свободу заботиться о себе самой в этом жестоком мире. Разве могла мисс Хьюитт что-то возразить? Разве могла после такого снизить им оценки за опоздание? Стелла в очередной раз прониклась к Джулиет уважением. Верная подруга всегда может выручить, даже в такой ужасный день, как этот.
Стелла быстро приступила к контрольной. Она готовилась, надеясь выбраться из царства унизительных троек, и, возможно, на сей раз ей бы это удалось, если бы она не подняла глаза, проставив свое имя. Ее взгляд случайно остановился на мисс Хьюитт, и потом она уже не могла его отвести. В горле учительницы математики она, ясно как день, увидела застрявшую рыбью кость.
Стелла заморгала. У нее все утро кружилась голова; вероятно, это был обман зрения. Но когда она посмотрела снова, то кость плотно сидела в том же месте. Тоненькая такая косточка, узкая и белая, скорее всего, форелевая. Судя по форме и расположению, можно было утверждать, что ее нельзя выкашлять, раз она угодила в трахею.
У Стеллы застучало в висках, язык пересох. Она сразу поняла, что каким-то образом умудрилась увидеть будущее мисс Хьюитт, причину смерти учительницы математики. Сидя за партой, позабыв о контрольной, к которой так прилежно готовилась, беспомощная перед силами судьбы, Стелла вдруг побледнела как полотно. Сердце стучало о ребра, голова кружилась. Когда она потеряла сознание, остальные девочки охнули и, вскочив из-за парт, окружили ее кольцом. Кто-то одернул на девочке прозрачную юбку, из соображений скромности; другая одноклассница скатала валиком блейзер и подложила под голову Стелле, лежавшей на плиточном полу.
Разумеется, все поняли, в чем дело, как только Джулиет объявила во всеуслышание, что у Стеллы первые в жизни месячные и она очень страдает от боли. Позвали школьную медсестру, которая явилась с нюхательными солями и холодным компрессом. Наконец Стелла очнулась и медленно села, обхватив руками гудящую голову. В первую секунду она даже не поняла, где находится, пока не увидела встревоженное лицо Джулиет Эронсон.
— С днем рождения, — произнесла подруга.
Именно Джулиет уговорила учительницу математики разрешить Стелле уйти пораньше. Бедная мисс Хьюитт, не подозревая о своей тяжелой участи и оставаясь слепой к манипуляциям Джулиет Эронсон, заверила Стеллу, что контрольную она сможет написать позже, после выходных. Вызвали такси, принесли из шкафчика пальто — казалось, на этом и должны были закончиться беды Стеллы. Но по дороге домой Стелла узрела в черепе таксиста какой-то предмет размером с горошину. Она чуть снова не потеряла сознание, но усилием воли удержалась на плаву. Нет, она не станет вести себя как ребенок. Она не позволит этому, чем бы оно ни было, взять над собой верх — будь то проклятие, знак свыше или перепутавшиеся винтики у нее в мозгу. Она опустила стекло и заставила себя глубоко дышать; а чтобы больше ничего не увидеть, остаток пути до Бикон-стрит проделала с закрытыми глазами.
