— А. Понятно.
— Не пойму никак я Роджера этого, — продолжал меж тем рифмач. — То он с собой тебя зовет, то гонит прочь через день… Зачем?
Жуга пожал плечами. Поворошил в костре острием меча. Металл клинка блестел, отражая кровавые блики. Лис плясал свой отземок.
— Как твой зуб? — спросил вдруг травник.
— Зуб? Выдрал, — рифмач махнул рукой. — Прав ты был тогда. Зря только мучился, терпел… Вон, видишь дырку? Вот.
— Ну и правильно. Слышь, Вайда, — травник повернулся на бок, лицом к рифмачу. — Как ты догадался, где меня искать?
— Мне сказали, что ты в здешние места подался. Встретился один монах-доминиканец. Сказать точнее, не монах, а так — расстрига, апостат. Понарассказывал всякого.
— А, Шварц, — Жуга кивнул. — Так я и думал.
— Скажи, — рифмач замялся, — этот меч… Тот самый?
— Самый тот.
— И ты бился им?
Травник поднял взгляд.
— Он бился мной.
— Дай посмотреть.
Он осторожно принял Хриз и взял его за рукоять. Потрогал пальцем острие и скорчил уважительную мину: «Ого…»Травник поймал себя на мысли, что наблюдает за Вайдой чуть ли не с ревностью, и ощутил немалое облегчение, когда меч возвратился к нему.
— Я ночью слышал шум, — глядя в сторону, сказал Вайда. — Так стало быть, то были вы?
Жуга кивнул и промолчал.
— Ну, что ж… Тогда пошли. Не бросать же дело на полдороге.
— Погоди. Мне надо кое-что тебе сказать, — в глазах травника читалась боль. — Линора — не совсем человек. Она вампир.
— Что? — вскинулся рифмач. — Вот эта пигалица? Не смеши меня. Вампиров не бывает. С чего ты взял?
— Она сама мне рассказала. Она не виновата, это у нее с рождения. Ей постоянно нужна свежая кровь, особенно если у нее, ну это… женские дела. У всех баб по чуть-чуть, у нее — водопад. С ней от этого вообще не смерть случиться может, но такое… беспамятство, что ли. В общем, лучше помереть. Хотя, не знаю, я раньше только слышал про таких, с ее слов говорю. И видимо, от этого у нее и дар пророчества, и малый рост, и кожа бледная, и дар внушения тоже. Понимаешь, у нее в роду были пикты — сумрачный народ. И если она кого-нибудь любит, то и он… поневоле…
— Что ты несешь! Какие еще пикты?
— Она и Роджер с островов, — терпеливо пояснил Жуга. — Британских. Бог знает, что они тут делают. Ли говорила, будто бы они бежали оттуда.
Рифмач помолчал. Поднял взгляд на травника.
— Если это так… вампир, да еще и суккуб… — он вздохнул. — Ну и влип же ты, парень!
— Так ты идешь со мной?
— Иду, — кивнул рифмач.
* * *
— Да в замок они идут! Голову даю на отсеченье — в замок!
— Ты погоди головами-то разбрасываться. В замок… Чего им там делать-то, в замке?
— Вот уж, не знаю, но что — в замок, это факт. Сам посуди: дорога на развилке налево к городу ведет, направо — к замку.
— К которому?!
— Хрен его знает…
Дымился костер. На пятачке неровной утрамбованной земли лежали камни, веточки и куски коры: два странника по мере своего уменья рисовали карту здешних мест. Бугрились маленькие песчаные горы, большой кусок коры обозначал Ноул-Сасэск, четыре сосновых шишки — окрестные замки, белесый камешек — фургон. Начерченными змейками вились дороги.
Вторые сутки Вайда и Жуга держали след, не упуская Роджера из виду. Фургон, влекомый парой волов, неторопливо катился по дороге, совсем как тот, из песни. Две глубокие, наезженные колеи указывали, что ездят тут частенько, но ни людей, ни верховых за эти дни странникам больше не встретилось. Дорога, добежав до берега, шла дальше вдоль реки, что видимо, вполне устраивало Роджера. Лес кончился с обрывом, уступая место широкой и залитой солнцем долине. Прятаться стало труднее, и два приятеля, пронаблюдав за фургончиком с холма, устроили привал.
— Значит, направо, — задумчиво проговорил Жуга, снимая с огня котелок и разливая по кружкам дымящийся чай. Поправил притороченный за спиной меч. — Что ж… ладно. Под утро двинемся. Ночью они так и так никуда не поедут.
Прихлебывая темный взвар, он долго смотрел на карту. Хотел было что-то сказать, но передумал и молча развернул одеяла.
Наутро вышли в путь, и через два часа вновь вошли под темные лесные своды. Поляну, на которой Роджер коротал ночлег, отыскали сразу. Старое кострище здесь еще дымилось.
— На пятки наступаем.
Мягкая земля еще хранила отпечатки чьих-то босых ног и две неровных колеи. Жуга склонился над следами. Поскреб запястье под браслетом. Камень медленно, но верно разгорался красным. Тревожно стукнуло сердце, неясным холодком обдало спину. Травник вскинул голову, прислушался…
И вдруг сорвался с места, как ошпаренный.
— Черт… Скорее, Вайда!
Прежде чем рифмач опомнился, он уже вломился с треском в заросли на краю поляны и исчез.
Бег был безумный. Придерживая бьющую по бедрам лютню, Вайда едва поспевал за Жугой — травник мчался сквозь лес, минуя тропы и дороги. Они пробежали березняком, чуть ли не кувырком скатились в небольшой распадок и лишь когда поднялись наверх, рифмач наконец понял, в чем причина столь внезапной спешки.
А там был скрип раскидистого вяза, растрепанное облако белых волос, и пляска тела в воздухе…
В петле.
Жуга перемахнул через поваленное дерево, на бегу выхватывая меч. Взвился в прыжке, раскинув руки — бахромою рукава — и с разворота разрубил веревку. Упал на спину, лишь чудом не напоровшись на собственный же меч, поднялся на колени, с хрипом выдохнул воздух. Подоспевший Вайда непослушными пальцами уже дергал узел, снимая петлю с шеи Иваша.
— Как он?
— Вроде дышит. И шея цела.
Багровое лицо скрипача медленно розовело.
— Успели… — выдохнул Жуга. Прошелся пятерней по волосам и помотал головой. — Все-таки успели…
Он вложил меч в ножны и потянул с плеч котомку. Нащупал твердый бок кожаной фляги и выдернул пробку. Плеснул воды Ивашу на рубаху, смочил ему лицо. Скрипач задергался, вдохнул, закашлялся, давясь, согнулся пополам у Вайды на руках. Схватился за шею. Его рвало.
— Жить будет, — кивнул Вайда. Посмотрел на травника. — Как ты узнал?
— Какая разница… — бессильно отмахнулся тот. — Поблазнило.
И он полез в мешок за травами.
Наконец, Иваш пришел в себя.
— Опять вы, — прохрипел он, глядя то на Вайду, то на Жугу. Сглотнул. — Нашли, сволочи, чтоб вас…
И опять закашлял.
Приятели переглянулись.
— Вот ведь гад, — миролюбиво подытожил Вайда. — Ему впору бы нам спасибо сказать, что с того света вытащили, а он — ругаться.
