— Иди за мной, — бросил он через плечо.
Хоть и тяжко, однако субординация им задана. Пока он приказывает. Однако, глядя в это лицо, да что там, даже держа его в памяти, вызывая перед мысленным взором, он слишком хорошо представлял, что может и даже должно быть наоборот. Вот еще задачка. Этому не дашь затрещину, и на словах придется поаккуратнее. Кто знает, когда и как ему их припомнят. В эту минуту он не поручился бы за Вишенкину неправоту.
И было еще одно, открывшееся его опытному глазу. То, чего никто до сих пор не заметил. Те — потому что не хотели смотреть, а Агнес — по молодости и непривычке к страданиям и несчастьям. У этого парня было лицо умирающего. Ничем не обезображенное, суровое и чистое как принцип, оно тем не менее не выглядело молодым. Как будто он заглядывал уже по ту сторону, а к этой стал уже безразличен. О, Власер знал! Слишком часто салютовал над могилами таких молодых. Но — не таких.
7. МЕЧИ И КОНИ
Марк так Марк, Власеру было наплевать. Коротко, легко запомнить. Из тех, с кем ему приходилось иметь дело, хорошо если половина придерживалась крещеного имени, когда вообще помнила его. Вообще-то герцог не имел привычки сам набирать свою дружину. Власер от его имени проводил отбор и испытания, и имел власть рекомендовать или не рекомендовать кандидата, и теперь он про себя решил, что герцогский ставленник, будь он хоть сто раз похож на больную птицу в клетке, никаких видимых привилегий у него не получит.
Надобно сказать, что дружина была слабостью и любимой игрушкой герцога д’Орбуа. Сам не имея особой склонности бахвалиться ратным искусством, не имея и достаточно времени, дабы оное совершенствовать, он не жалел средств, чтобы те, кто все это мог, носили на плече его значок, а не соседский. Ни в чем разумном дружина не знала отказа, и бывало, что нужды ее удовлетворялись вперед нужд герцогской семьи. Таким образом, они мнили себя весьма привилегированными.
А Марк был чужой. На всем пути из кухни в казармы Власер добился от него только «да», «нет» и «не знаю» в различных сочетаниях. Хоть не глухонемой, слава Богу. И только когда он втолкнул его в жарко натопленную мыльню, ему показалось, будто у того дрогнули уголки губ. Обремененный целой толпой буйных подчиненных, Власер блюл их в чистоте не хуже господских коней. Уж он по опыту знал, как охотно и скоро размножаются паразиты, и не собирался рисковать ночным покоем казармы даже ради прихоти герцога.
Он был почти убежден, что парень никуда не годится. Слишком тощ, и характера никакого. Ему как будто все равно было, что с ним сделают. На всем пути ни одного вопроса не задал. Он, может, болен? И потом, у наемного воина должен быть кураж, некоторая доля здоровой наглости, и Марк здесь ни с какой стороны не приходился.
Ладно, решил Власер, пока парень за дощатой дверкой отмывал вилланскую грязь. Недельку поглядим обязанности ради, а там ни одни прекрасные глаза на свете не заставят его солгать. Ежели человек не умеет владеть мечом, нечего ему тогда его носить. А если он не хочет им владеть, то его и не заставишь. И пусть сами измысливают, каким иным способом им его наградить.
Он уже дал знать кому надо, и к тому времени, когда Марк выбрался из дышащей паром мыльни — а он явно не торопился! — на лавке его ждал полный комплект формы: туника и брюки из черного сукна, чуть тронутые серебряным шитьем, теплый, подбитый седым волком, черный же плащ с чеканной фибулой, приблизительно изображавшей значок д’Орбуа — вздыбившегося медведя, высокие сапоги и пояс с привешенным к нему кинжалом. Кинжал сразу был пущен в дело, Марк провертел им новую дырочку в поясе. Власер, прищурившись, наблюдал за ним, утверждаясь в своих выводах. С этакой осанкой надобно родиться князем. А так — нелепо, смешно даже. Строй ратников д’Орбуа был внушителен, но одинаков. Даже одетый как все, этот мальчишка будет выделяться как недосказанность. Власер пожал плечами. Все это ненадолго. Он все больше убеждался, что в казарме Марк не придется ко двору. Это даже не от Власера зависело. Выживут, и хорошо еще, если не покалечат. Выжили бы, даже если б Власер взял его под личную защиту. Но он не станет навязывать себе эту головную боль. Его этот полугосподин раздражает ничуть не меньше, чем прочих. Нельзя безнаказанно быть лучше всех.
Власер брезгливо пнул гнилую кучку сброшенных наземь лохмотьев.
— В печку это, — отрывисто приказал он. — И с гривой своей сделай что-нибудь, в косу хоть заплети или свяжи чем. Засмеют. Любая девчонка тебе их подрежет, если попросить как надо. Не обессудь только, — усмехнулся он, — если ножницы будут овечьи.
Марк на это ничего не сказал, дрогнул только уголками губ и тонко прорисованными бровями, и Власер заподозрил, что ему, чтобы понимать, придется осваивать эту систему знаков. Парень тем временем собрал волосы на затылке, скрутил их в тугой жгут и несколько секунд с усилием скрипел по ним кинжалом. Тряхнул головой, отрезанное кинул в печь, ни волоса не обронив на пол. Точно так же собрал их у лица, резанул над бровями. Повторил процедуру кремации. Власер только хмыкнул. Сам видел, как все быстро и хорошо сделалось, иначе б не поверил, что обошлось не только без девичьих трепетных рук, но даже без зеркала и без минуты раздумья. Больно уж красиво вышло.
— Пойдем, — сказал он, — пока Алистер еще не вмертвую пьян. Сегодня еще подберем тебе меч по руке, а завтра — в поле, за лошадкой. Верхом-то сиживал?
— С животным полажу, — лаконично ответил Марк. Власер удовлетворенно кивнул и повел его в оружейную кладовую.
Вопреки ожиданиям, Алистер вовсе не был пьян. Зол и раздражен, как обычно, но прозрачен, как стеклышко. Он походил на хорька: рыжий, маленький, юркий, с крупными редкими зубами и ехидным ртом. В замке герцога он заведовал железным хламом: мечами, алебардами, бронями… Это не значило, разумеется, будто он сам все это изготовлял. Алистер органически не был способен к полезному труду. Сделать или отремонтировать звали кузнеца или мастера по древкам, имелись и такие. Алистер же воплощал в себе живую историю оружейного дела. Он знал, как и где этим убивают. Он ведал принципами. По его словам, все вокруг были жалкие дилетанты. Соответственно себя и держал, и на самом деле было проще добиться расположения хранителя герцогских погребов, чем уважительного слова от этого острого как нож, и примерно того же размера, рыжего коротышки.
Власер отлично знал его вредный нрав, а потому на встретивший его с порога недовольный возглас молча протянул Хранителю полную фляжку. Тот шевельнул густой нависшей бровью, единственным, кроме зубов, что было в его лице крупного, но взятку принял благосклонно и сразу снял пробу.
— Чего приперся? — любезно поинтересовался он минуту спустя, утирая ладонью влажные губы.
— Парнишку вот нового на службу взяли, — сказал ему Власер. — Найдешь мальчику «кошкодера»?
— Чего ж не найти. Дерьма, как водится, навалом. Только один я рыться там не буду.
— Да ты только скажи, хозяин, сделаем сами.
Алистер посторонился с порога, потянулся за факелом в скобе, и Власер, а за ним и Марк, пригнувшись, шагнули под низкую притолоку. Из длинного и узкого как барсучья нора туннеля, уходящего под самый замок, пахнуло как из кузни: сухостью и горячим металлом. Здесь часто топили, даже среди лета, чтобы нечаянная влага не попортила дорогое железо.
