— Он мертв?
— Скоро будет. Его забрала инквизиция. Дураки всегда попадаются.
Когда я уходил, она смеялась мне в спину.
Про инквизицию я спросил у пьяницы, разлегшегося на паперти церкви, чудом не тронутой бунтовщиками. Пугало это, кажется, позабавило. На его взгляд, кандидатуру я выбрал неподходящую, но в квартале больше никого не было, если не считать четверых мертвых солдат возле ограды летнего парка. В отличие от покойников алкаш хоть как-то мог изъясняться.
— Эмм-рва! — дыхнул он мне в лицо, отвернулся и захрапел. Небось завтра проснется и будет долго удивляться тому, что произошло в городе. Если проснется, конечно. Следует учесть, что велеф бродит по улицам совсем недалеко отсюда.
— Спасибо за помощь, — сказал я Пугалу.
Оно важно кивнуло.
— Ведь все эти услуги ты оказываешь не просто так, да? Старги, Александр, теперь велеф… Когда ты предъявишь мне счет, я вообще смогу его оплатить?
Оно развело руками, говоря тем самым: поживем — увидим.
Не знаю, как Вальтер попался в лапы Псов Господних. С одной стороны — он там, где должен быть. С другой — теперь добиться от него ответов будет чертовски сложно.
Я забрался на стену Мельничьего колеса, отсюда была прекрасно видна западная часть города и черная громада кафедрального собора, который строили уже без малого триста лет. Надо полагать, инквизиция как всегда открыла представительство по соседству. Это давно стало традицией в западных княжествах — хочешь найти Псов Господних, ищи рядом с собором.
Медленно и неспешно светало. Небо стало бледно-серым, неприятным и предвещало скорый холодный дождь. Первый в этом году.
Двое солдат возле разоренной булочной попытались напасть на меня, отобрать деньги. Двигались они не слишком ловко для опытных вояк, и я без труда ранил одного из них в руку палашом. Они тут же отступили. Раненый скулил, его товарищ сыпал оскорблениями, но мой палаш оказался для них серьезным аргументом.
В доме, что стоял по правую руку от собора, горел свет, возле ворот, рядом с запряженной в карету четверкой лошадей, быстро и споро работали слуги, загружая на крышу сундуки. Шесть человек в черных плащах и широкополых шляпах держали факелы, образовывая вокруг экипажа кольцо.
Здесь не было ни бунтовщиков, ни солдат, ни спасающихся от погромов граждан. Никто не ломал двери пускай недостроенного, но действующего собора, полного церковных богатств. Несмотря на распространение беззакония, несмотря на вседозволенность и безумие, смерти и кровь, никто из них не пришел на эту большую площадь. И не потому, что внезапно они все стали набожны. Сегодня эти люди в большинстве своем забыли о всевышнем.
Они просто боялись.
Тех, кто обитал в доме с освещенными окнами и работал в его подвалах. Потому что даже идиоты прекрасно знают — можно убить соседа, ограбить друга, повесить на столбе бургомистра, испытывать терпение герцога, но не стоит играть в такие игры с инквизицией. Ничем хорошим это не закончится. Лишь конченые висельники захотят связываться с Псами Господними.
Пока я пересекал площадь, охранники с факелами внимательно следили за мной, но не двигались. И лишь когда поняли, что я направляюсь к карете, один из них вышел вперед, наполовину вытащив шпагу из ножен:
— Иди себе мимо.
— Я страж. И мне нужен кто-нибудь из тех, кому ты служишь.
Он поколебался, не зная, какое решение принять, но шпагу все же опустил. Сделал шаг назад, сказал товарищу, не оборачиваясь:
— Позови отца Леонарда.
Стал накрапывать редкий холодный дождик, капли попадали на открытое пламя, то шипело, начинало чадить и извиваться. С каждой секундой светало, мрак отступал перед новым днем, обесцвечивая город, обволакивая его всеми оттенками серого. На востоке до сих пор продолжалась стрельба, но редкая и усталая. Весь запад был затянут дымами затухающих пожаров. Клагенфурт неспешно приходил себя.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец из дома появились четыре клирика в серых рясах Святого Официума. За ними шли двое громил в кожаных чепцах, которые вели Вальтера. За те полмесяца, что я его не видел, он сильно исхудал, лицо стало острым и каким-то обреченным. Глаза ввалились, щеки впали, губы колдуна были разбиты, кровь запеклась в щетине на подбородке. Но шел он прямо, презрительно кривясь, делая маленькие шажки из-за того, что его ноги были скованы цепью. На руках висели кандалы, голову сжимал стальной обруч, который глубоко врезался в кожу, раня ее ничуть не хуже тернового венца, который ранил Христа.
Вальтер заметил меня, вздрогнул, в его глазах полыхнула дикая надежда, и он тут же отвел взгляд, не желая, чтобы я заметил эту слабость. Мордовороты запихнули его в карету, сели по бокам. Этот транспорт явно не подходил для перевозки заключенных, слишком дорог и на окнах нет решеток, но, если ехать требуется срочно, а найти подходящий дилижанс невозможно, сойдет и такое.
Высокий дородный инквизитор с пухлыми губами и редким пушком на большой, похожей на ведро голове подошел ко мне, гулко сказав:
— Я отец Леонард, генеральный инквизитор Клагенфурта.
— Людвиг ван Нормайенн.
— Страж, надо полагать? Не в самое лучшее время мы с вами знакомимся. Гордыня и похоть овладели этим городом.
— И зло. Я хочу сообщить о ереси.
— Большей, что творилась ночью? — с грустной усмешкой спросил он. — Ангелы, должно быть, выплакали все слезы, наблюдая с небес за тем, как мирные жители убивают друг друга. Что случилось?
— Я видел велефа.
Сказал я это лишь для того, чтобы остановить их. Не дать уехать из города и увезти Вальтера. По крайней мере до тех пор, пока я не найду способа поговорить с ним.
Инквизитор нахмурился, испытующе глядя на меня, и другой Пес Господень, слышавший мои слова, подошел и сухо произнес:
— Страж не лжет. Во всяком случае, он считает, что действительно видел это безбожие. Последний колдун крови был сожжен в Риапано восемьдесят лет назад. Ты не ошибся? Это точно был велеф, а не какой-нибудь деревенский практик?
— Последнего колдуна крови сжег я. И это случилось в прошлом году в Кантонских землях. При этом погибло несколько каликвецев, — резонно возразил я ему. — В Риапано получили мой доклад. Не знаю, извещали ли они об этом региональную инквизицию.
Судя по ставшему еще более хмурым лицу отца Леонарда, человека, занимавшего серьезную должность, новости ему были известны, но он не подтвердил мои слова.
— Если был один велеф, то почему не существовать и другому? — тихо произнес я.
— Я сообщу обер-инквизитору Удальна о ваших словах, как только доберусь до столицы.
Это было по меньшей мере странно. И он, заметив выражение моего лица, пояснил:
— Поймать велефа непросто, господин ван Нормайенн. А в городе, где нет никакой власти, невозможно. Не с теми ресурсами, что я располагаю. Всесилен лишь Господь, но не мы. Кроме того, Он в мудрости Своей не отпустил нам столько стойкости, чтобы противостоять такому чудовищу. Как видите, я признаюсь в этом. Чтобы вы не думали, что мы избегаем своих обязанностей. К тому же у нас уже есть один еретик, и мы не можем оставить его без присмотра в надежде поймать еще одного.
