– Рай! Меня тетушка Тьяна живьем съест, если я не забеременею!
– Сон норовит превратиться в кошмар, – пробормотал брюнет недовольно.
Резкое движение, и я опять лежу на спине, а он нависает сверху. И иллюзией заниматься точно не собирается.
– Да не сон это! – выпалила я. Уперлась ладошками в обнаженную грудь и изо всех сил толкнула черноглазого.
Райлен вздрогнул, и… и все. Гостиничный номер исчез. Я снова оказалась в сиреневых покоях. В темноте и одиночестве.
О Богиня… Он, видимо, проснулся. Как я вчера.
Я устало откинулась на подушки, прикрыла глаза. С запозданием поняла – щеки пылают, как угли в кузнечном горне, а сердце колотится с невероятной силой. Но ужасней всего тот факт, что с губ не сходит улыбка – совершенно неуместная и ужасно непристойная. И даже воспоминание о том, что сны с участием Райлена предназначались не мне, а госпоже Ларре, улыбку не стерло.
Уснуть во второй раз оказалось невероятно сложно…
– Госпожа Соули! Госпожа Соули, просыпайтесь! – позвал голосок. Тонкий, почти детский.
С величайшим трудом открыла глаза, бросила взгляд на девушку в белоснежном переднике. Моя новая горничная отчего-то засмущалась и отступила.
– Госпожа Соули, их светлость уже встали и велели подавать завтрак. И вас разбудить попросили.
Я потянулась, откинула одеяло и нехотя выбралась из постели. В спальне было прохладно, в окна заглядывало утреннее, еще тусклое солнышко. Потянулась еще раз, окинула скептическим взглядом выбранный для меня наряд – огненно-красное платье, из тех, что сшили по заказу седовласого интригана.
– Нет, – уверенно сказала я. – Вчерашнее принеси.
Понятно, что ходить в одном и том же платье третий день – на грани приличия, но поддаваться Рэйсу не намерена. У меня тоже гордость есть, и вообще… алый – слишком яркий, он никак не подходит для обычного утра.
– Но… – Горничная опустила глаза и поджала губы. – Но господин Рэйс велел…
Ясно. Желания герцога превыше всего. Что ж, неудивительно. И девушка, безусловно, права. Я ей не хозяйка, в отличие от Рэйса.
Времени на споры не было. Поэтому сама подошла к шкафу, распахнула украшенные завитками створки. Шкаф был огромен. Платья, сшитые мастерицами госпожи Куны, выглядели сиротами. Мое старое висело отдельно, в противоположном углу.
Я невольно поморщилась: что ни говори, а такое отношение не слишком приятно. Тем более платье не из плохих. И даже по столичным меркам пристойное – пока ехали из резиденции Ордена, я успела разглядеть, во что тут одеваются.
– Но госпожа Соули, – попыталась возразить девушка.
Я мотнула головой и выхватила нужную вешалку. И замерла, потому что, едва повернула платье лицевой стороной, обнаружила огромное бурое пятно на лифе.
– Что это? – Нет, я не разозлилась. Просто опешила. Ведь точно помню – вечером оно совершенно чистым было.
– Это… это я, – пробормотала новоявленная помощница.
Девушка покраснела до кончиков ушей, глядела исключительно в пол, нервно теребила передник. Я же изумленно молчала в надежде на дальнейшие объяснения.
– Я несла ваше платье в гладильную комнату, – наконец выдавила служанка. – Хотела освежить. А потом…
– Что «потом»?
– Ну… я очень спешила, случайно налетела на их светлость. Они кофу свою любимую пили. Чашка опрокинулась, и вот.
Настроение и так не слишком радостным было, а тут испортилось окончательно.
Заглянув в мое лицо, горничная вздрогнула и сжалась.
– Поверьте, я не нарочно, – пролепетала она. – Я полночи отстирать пыталась, но кофа…
Кофа – это тот черный напиток, который герцог за завтраком употреблял? Он что же, и вечером его пьет? И… на ходу?
Служанка как будто мысли прочла:
– Я никак не ожидала встретить их сиятельство в том коридоре.
Ее тон, дрожащие пальчики и полные слез глаза красноречиво свидетельствовали – девушка не лжет. Но в случайное появление герцога возле гладильной не верилось совершенно.
– Ладно… – сжимая кулаки, прошептала я. – Давай красное!
Надеюсь, седовласый интриган понимает, что его шансы выжить стремительно тают? И если до этого момента я еще сомневалась, думала – все-таки стоит предупредить о том, что Райлен приедет раньше, то теперь и тени сомнений не осталось.
Вытерпев процедуру затягивания новомодной шнуровки, стремительно подошла к зеркалу. Заклинание для завивки локонов уже срывалось с языка, но, увидев свое отражение, онемела. О Богиня! Губы краснее вишни и припухли куда сильней, нежели вчера. Щеки залиты неестественным румянцем. Глаза едва ли не светятся. А шея… О Богиня! Когда он только успел поставить этот огромный засос?!
Ну Райлен! Ну…
Я коснулась синевато-алого пятна, и вздрогнула, и снова онемела, потому что осознала главное – второй раз маг не приснился. Мы так и не договорились насчет иллюзии. О, только не это…
– Зато этот засос хорошо гармонирует с твоим платьем, – раздался ледяной голос. – Хотя выглядит вульгарно.
Властитель Даора стоял в дверях спальни и глядел, как волк на хромую овцу. По благородным щекам гуляли желваки. Руки сложены на груди, но не нужно обладать повышенной способностью к эмпатии, чтобы почувствовать – пальцы прям-таки мечтают сомкнуться на чьей-нибудь шее. Вернее… не чьей-нибудь, а моей.
– Как это понимать?! – прорычал герцог.
Я попятилась.
– Соули из рода Астиров, как это понимать?!
Мой почти родственник сорвался на крик, а я… а мне господин Хашшр вспомнился. Он точно так же скалился, прежде чем назвать «мясом».
– Откуда засос?!!
– Райлен поставил, – сглотнув, призналась я. – И губы – тоже его рук… э… в смысле, губы тоже из-за него опухли.
– Что?!! – Нет, Рэйс не поверил.
– С Райленом я была! – От испуга тоже на крик перешла. – С Райленом и ни с кем другим!
Седовласый шумно выдохнул, сжал кулаки. Он как будто выше стал и сильней раз в сто.
– Не лги, – прошипел герцог. – Или ты немедленно говоришь правду, или…
– Да Райлен это! Мы во сне встретились!
– В каком еще сне? – возмутился седовласый. – В каком, тролль тебя подери, сне!
О Богиня…
– В волшебном!
Меня смерили исполненным презрения взглядом, но мгновения тишины хватило, чтобы собраться с мыслями и указать на кровать.
– Там амулет. И не говорите, что это не вы его туда подложили!
Седовласый скривился.
– Какой еще амулет?
– Который в чужие сновидения приводит! – выпалила я и вздрогнула, глядя на иронично вздернутую бровь и уничижительную усмешку.
