Через неделю Тамара приехала в библиотеку сдавать книги, и
Михаил Михайлович попросил ее пересказать содержание, на что девочка страшно
обиделась: она решила, что старый библиотекарь ее проверяет, но Кощей сказал,
что он не проверяет ее, а хочет понять, что именно она увидела в этих книгах.
– Что написано, то и увидела, – дерзко ответила
Тамара. – Я же не могу прочитать в книге то, чего там нет.
– О, вот тут ты ошибаешься, – рассмеялся
Бобневич. – Ты ведь уже взрослая и должна понимать, что все люди разные, и
все читают книги разными глазами.
– Как это? – не поняла Тамара.
– Деточка, твои глаза – это не твои глазные яблоки как
анатомический орган, а весь твой жизненный опыт, вся твоя личность, все, что ты
пережила, перечувствовала, передумала. Вся твоя жизнь – в глазах, которыми ты
читаешь книгу или, к примеру, кино смотришь. Поэтому каждый человек в книге или
в кинофильме видит разное, видит что-то свое. Вот ты посмотрела фильм «Цирк» и
увидела в нем историю про любовь, а кто-то другой увидит там историю про
расовую ненависть и наш советский интернационализм, а третий человек увидит
историю про технический прогресс и наши достижения в области инженерии. Каждому
– свое. Понимаешь? Поэтому я прошу тебя пересказать книги, которые ты прочла:
мне важно понять, какими глазами ты их читала и что из них вынесла.
Это был первый из многочисленных уроков, преподнесенных
Тамаре старым библиотекарем Михаилом Михайловичем Бобневичем. Постепенно он
проникался нежностью и уважением к этой любознательной и неординарной девочке и
по мере ее взросления посвящал ее во все более сложные и тонкие философские
вопросы, щедро делился своими знаниями, при этом умел просто и доходчиво
объяснять достаточно непростые вещи. Политических вопросов он благоразумно не
затрагивал, а вот о христианстве, заповедях и гуманитарных ценностях
разговаривал много и охотно. Познакомил он Тамару и с основами восточной
философии.
Одной из тем их разговоров стала внешность Тамары. Михаил
Михайлович долго смеялся, когда она назвала себя дурнушкой, и заявил, что
красивее девочки не встречал. Тамара перечисляла свои недостатки – невысокий
рост, худоба, слишком длинный нос, слишком тонкие губы, слишком маленькие
глаза, реденькие брови и ресницы, а Бобневич в ответ объяснял ей, что каждая
историческая эпоха несет определенные эталоны красоты, которые меняются часто и
неожиданно. Он листал альбомы с репродукциями, показывая Тамаре портреты
женщин, считавшихся красивыми, и подчеркивал, что были времена, когда красивым
считалось крупное мясистое тело с толстыми ногами и жирными складками на
животе, но были и времена, когда эталоном считались плоскогрудые худышки;
когда-то красивыми считались безбровые тонкогубые лица, а в иные времена им на
смену приходили щекастые пухлогубые красавицы. Красота – это не истина, а
просто мода, и придет время, когда будет мода на худышек с тонкими ручками и
ножками, и тогда Тамара окажется первой красавицей не только для него, Михаила
Михайловича, но и для всех окружающих. Тамара не очень в это верила, но Михаил
Михайлович не уставал ее убеждать.
– Даже твои глаза – это образец совершенства, –
повторял он, – потому что они светятся мыслью. И вообще, ты очень красивая
девочка. Да все люди красивые, нет некрасивых, их не бывает. Все зависит от
того, какими глазами на них смотреть. Если человек нравится тебе как личность,
если ты его уважаешь, любишь, то он обязательно будет для тебя красивым. Есть
старинная мудрость, которая гласит: «Красота в глазах смотрящего». Понимаешь,
что это означает? Если человек смотрит на тебя глазами, полными любви и
нежности, то ты непременно будешь в его глазах красавицей, и не имеет никакого
значения, какой у тебя нос или брови.
Тамара хорошо помнила свое первое впечатление от
библиотекаря, который тогда показался ей чудовищно некрасивым, даже страшным и
похожим на Кощея Бессмертного, но точно так же она помнила, что после первого
же разговора с ним внешность Бобневича показалась ей совершенно нормальной и
даже приятной.
Тамаре было пятнадцать, когда она, заметив, что Михаил
Михайлович сильно оброс, предложила постричь его. До этого стричь людей ей не
приходилось, но она, с разрешения Юлии Марковны, долго тренировалась на старых
париках, которые во множестве обнаружились на дачном чердаке. Старик долго не
соглашался, ворчливо отнекивался, говоря, что важно, какой он человек, а не
сколько волос у него на голове, в носу и в ушах, но в конце концов разрешил
Тамаре приехать к себе домой и осуществить задуманное. Впервые переступив порог
его комнаты, девочка сделала вывод: очень много книг, все остальное – грязь. В
комнате было неряшливо, грязные окна почти не пропускали дневной свет, на
столе, покрытом липкой клеенкой, стояли немытые чашки и тарелки. Тамара решила
пока промолчать и взялась за дело, ради которого приехала. Стригла она Михаила
Михайловича неторопливо и тщательно, два раза переделывала работу, добиваясь
того, чтобы подчеркнуть красоту его глаз, выражение лица, одухотворенность. И
когда закончила, увидела перед собой совершенно другого человека – красивого
благородного старца. Бобневич долго разглядывал себя в зеркале, улыбался и,
казалось, что-то вспоминал, а потом поблагодарил Тамару и сказал, что у нее
большой талант, настоящий, не просто умелые ловкие руки, а именно большой
талант.
– Я узнаю это лицо, – сказал он, – примерно
так я выглядел в двадцать восьмом году, когда Юленька похоронила второго мужа,
вдовствовала и приняла мое приглашение пойти на концерт итальянского баритона.
Много лет до этого она отказывала мне, куда бы я ее ни звал, а тут –
согласилась! Я был так счастлив! Ну, морщин и седины, конечно, прибавилось, но
лицо я узнаю. Мне казалось, что я его утратил навсегда, а ты сотворила чудо:
разглядела его и вернула мне. Твой талант, деточка, не в том, что ты аккуратно
стрижешь, а в том, что ты умеешь возвращать людям красоту их лиц.
Тамара и сама видела разительную перемену, произошедшую с
Бобневичем, и была счастлива оттого, что впервые получила оценку своей работы
от другого человека и подтверждение реальности своей самой заветной мечты.
– А давайте-ка я у вас приберусь, – осмелела
Тамара, – а то живете в грязи, как свинья. И буду теперь приезжать раз в
неделю и наводить у вас порядок.
Михаил Михайлович ее порыв одобрил, поблагодарил, но
убедительно попросил бумаги и книги на письменном столе не трогать: он
работает, и перекладывать и путать ничего нельзя.
Так и сложилась их дружба, во многом сформировавшая Тамарину
отнюдь не детскую систему взглядов. Девочка не боялась спорить с Бобневичем,
пыталась доказывать ему свою правоту, но внимательно вникнув в его объяснения,
обычно в конце концов сдавалась и принимала его точку зрения.
* * *
– Н-да, – Камень слегка поерзал на промокшей
земле, что в переводе должно было означать покачивание головой, – повезло
девчонке. Вот уж повезло так повезло. Сначала Юлия Марковна, потом этот Кощей
Бобневич. Мало кому в детстве так везет, чтобы рядом оказались два умных, да
что там умных – мудрых человека, которым не жаль времени и сил на то, чтобы
вкладывать в детский умишко вполне взрослые рассуждения. Обидно, понимаешь.
