Сели ужинать, но Любе кусок в горло не лез. Все, кроме нее и
Родика, думали, что Николай Дмитриевич засиделся у приятеля, и никто по этому
поводу не волновался, но они-то двое знали, где на самом деле Головин, и ужасно
переживали. Вернее, теперь они уже и не знали, где Любин отец, ведь столько
времени прошло. А вдруг случилось самое плохое?
Когда за окном послышался стрекот мотоцикла, Люба, уронив
вилку, вскочила из-за стола и бросилась на крыльцо. Родик помчался за ней
следом. С мотоцикла слез участковый дядя Петя, и вид у него был одновременно
довольный, озабоченный и почему-то смущенный. Дядя Петя поднялся в дом и
рассказал, что они с Николаем Дмитриевичем вдвоем задержали троих бандитов,
которые в карьере отстреливали оружие, проверяя его. В перестрелке Николай Дмитриевич
был ранен, ранение не опасное, потому что бандиты отстреливали дробовики, но он
потерял много крови и сейчас находится в районной больнице.
Анна Серафимовна побледнела и будто окаменела, а Зинаида
всплеснула руками и немедленно начала причитать, словно по покойнику:
– Господи, да что ж это такое делается! В мирное-то
время! Коленька, на кого ж ты нас с детками, сиротинушек, оставил!
– Помолчи! – резко оборвала невестку Анна
Серафимовна и стала задавать дяде Пете вопросы: в сознании ли сын, в какую
часть тела ранение, может ли Николай разговаривать, если может, то не просил ли
что-нибудь передать, где находится больница, как туда добраться и что можно
привезти. Дядя Петя бодро ответил, что все в порядке, Николай Дмитриевич в
сознании и просил передать семье, что ранение ерундовое и пусть никто не
беспокоится.
Зинаида, похоже, ничего из этого разговора не слышала,
потому что продолжала причитать, заламывать руки и убиваться. Любу снова
затрясло, но, увидев бабушкино хладнокровие и собранность, девочка взяла себя в
руки. Может быть, и в самом деле все не так уж страшно, раз Бабаня задает
всякие вопросы, а не бьется в истерике, как мама.
– Бабаня, – Тамара встала со своего места и
подошла к Анне Серафимовне, – давай собираться, поедем в больницу к папе.
– Да, деточка, да, – кивнула бабушка, – давай
будем собираться. Пойди найди папину зубную щетку, коробочку зубного порошка,
мыло в мыльницу положи, чистое белье возьми в шкафу. Любаша, собери в холщовый
мешочек пироги и найди маленькую баночку, пол-литровую, мы туда варенье нальем.
Началась суета, все кинулись выполнять бабушкины
распоряжения и собирать передачу для Николая Дмитриевича. Все, кроме Зинаиды,
которая прошла в комнату, рухнула на старый кожаный диван с высокой спинкой и
завыла.
– Ба, – негромко произнесла Тамара, подходя к Анне
Серафимовне с аккуратным пакетом в руках, – вот, я собрала, что ты
сказала. Знаешь, я думаю, мне лучше дома остаться, а с тобой пусть Любка и
Родик поедут. Если их дома оставить, они с маманей не справятся. Ну смотри, она
ревет как белуга, как будто папа уже умер, ничего слушать не хочет. Эдак она до
сердечного приступа доревется, у нее же форменная истерика.
– А ты, выходит, справишься? – недоверчиво
спросила Бабаня.
– Да не вопрос, – хмыкнула Тамара. – В два
счета. Так вы поезжайте, ладно? А я эту курицу в чувство приводить буду.
– Тамара! – с упреком воскликнула Анна
Серафимовна. – Последи за языком, ты все-таки говоришь о своей матери.
Откуда такое неуважение?
– Ой, да ладно, ба, – Тамара пренебрежительно
махнула рукой, – курица – она и есть курица, ничего, кроме своего насеста,
не знает. Ты же не будешь мне доказывать, что наша мама Зина – светоч ума и
знаний, правда? Ну, уж какая есть – такая есть, мы ее и такую будем любить.
– Ох, Тамарка, пороть тебя надо за такие слова, –
рассердилась Бабаня. – Твое счастье, что мне сейчас не до этого. Но я с
тобой еще поговорю.
Пока собирали все необходимое в маленький фибровый рыжий
чемоданчик, Родик успел сбегать домой предупредить родителей, что вернется
поздно. До больницы их вызвался отвезти дядя Петя: Родик уселся позади
участкового, а Анна Серафимовна с Любой поместились в коляску.
По дороге бабушка тихонько спросила Любу:
– Ну, теперь признавайся: ты знала?
Люба молча кивнула.
– Почему ничего не сказала?
– Папа запретил. Он сам велел, чтобы мы с Родиком
возвращались домой и всем сказали, будто он знакомого встретил. Бабаня, я не
виновата, я же сделала так, как папа приказал.
– Никто тебя и не винит. Ты послушная девочка и очень
сильная. Я тобой горжусь.
– Почему я сильная? – удивилась Люба.
– Потому что ты целый день все знала и молчала. И
Родислав молодец, не выдал тебя, а, наоборот, помог, поддержал в трудную
минуту. Настоящий товарищ. Очень хороший мальчик.
Всю оставшуюся дорогу Анна Серафимовна молчала, но
прижавшаяся к ней Люба чувствовала, что бабушка напряжена, как натянутая
струна. Возле больницы дядя Петя с ними распрощался – ему нужно было ехать в
райотдел милиции продолжать оформлять бумаги на задержанных бандитов. К ним
вышел дежурный врач – толстый и совсем еще нестарый дяденька с пышными усами,
который сказал, что беспокоиться о больном Головине не нужно, ничего особенно
страшного не произошло, больной в сознании, состояние средней тяжести и все это
не опасно. Часы посещений уже закончились, но, учитывая героизм больного и то,
что к нему приехали мать и дети, он разрешит им ненадолго зайти в палату.
К сыну Анна Серафимовна пошла одна, велев Любе и Родику
тихонько сидеть в коридоре и не шуметь. Николай Дмитриевич лежал на койке
бледный до синевы, но, увидев мать, обрадовался, и Анна Серафимовна отметила,
что глаза у него блестят живым и отнюдь не лихорадочным огнем.
– Как ты, сыночек?
– Да я в порядке, мам, – бодро ответил Николай
Дмитриевич и с азартом принялся рассказывать матери о том, что произошло.
Разумеется, без подробностей, коротко, скупо, как и положено настоящему
офицеру.
Анна Серафимовна слушала и одновременно ужасалась – ведь
могла сына потерять! – и гордилась своим ненаглядным Николенькой. Она
выложила в его тумбочку туалетные принадлежности, белье и продукты и
предложила:
– Хочешь, я останусь с тобой? Я договорюсь с врачом, он
разрешит.
– Да ну что ты, мама, не надо, – с улыбкой
отказался Головин. – У меня все есть, и врачи здесь отличные, и медсестры
внимательные, я без присмотра не останусь.
– Тогда мы поедем, поздно уже, нам бы на последнюю
электричку не опоздать.
– Нам? – вздернул брови Головин. – Ты с
Зиной, что ли, приехала?
– Что ты, Зина дома осталась с Томочкой, она плачет и
причитает, куда ее с собой тащить. Со мной Любаша приехала и Родик.
– О! – радостно воскликнул он. – Так ребята с
тобой? Чего ж они не заходят? Позови-ка их, пусть зайдут ко мне.
Ребята робко вошли в палату. Люба ожидала увидеть картину,
похожую на ту, которую она видела в кино про войну, когда показывали раненых в
госпитале, и уже заранее испугалась, но все оказалось совсем не так и вообще не
страшно. Отец лежал в палате один, все его ранения были скрыты под одеялом, а
лицо веселое и оживленное, хотя, конечно, бледноватое.
