Если мальчишка его и слышал, то никак не отреагировал. Глаза Сета были закрыты, и он предавался своему занятию с таким рвением, что на губах пенилась слюна.
«Мой член поднимается из пены, как Венера», — подумал Будденбаум.
Мысль его позабавила, и, пока он мысленно смеялся над своей остротой, мальчик едва не довершил дело.
— Нет! — крикнул Оуэн, с силой вырвал член изо рта Сета и сильно, до боли, ущипнул мальчика.
На миг он подумал, что проиграл. Он застонал, скорчился, закрыв глаза, чтобы не видеть соблазнительного зрелища Сета, стоявшего перед ним на коленях. Ущипнул его еще сильнее и мало-помалу успокоился.
— Все, — выдохнул он.
— Я думал, ты хочешь.
Глаза у Сета были открыты, молния штанов расстегнута.
— У меня сейчас нет времени восстанавливать силы, — сказал Оуэн. — Бог ты мой, нельзя было позволять тебе даже начинать…
— Ты первый меня поцеловал, — почти с обидой ответил Сет.
— Меа culpa* (* Моя вина (лат.)), — сказал Оуэн и поднял руки, шутливо прося прощения. — Больше не буду.
Сет понуро опустил голову.
— Никакого «больше» не будет, так? — проговорил он.
— Сет…
— Не надо лгать, — сказал юноша, застегивая брюки. — Я не дурак.
— Нет конечно, — ответил Оуэн. — Поднимайся, пожалуйста.
Сет выпрямился, вытер ладонью губы и подбородок.
— Конечно, ты не дурак, потому я говорю тебе все как есть. Я доверил тебе тайну, о которой до сих пор не рассказывал ни единой живой душе.
— Почему?
— Если честно, сам не знаю. Наверное, потому что ты ну жен мне больше, чем я думал.
— Надолго ли?
— Не дави на меня, Сет. Не все зависит от нас. Прежде чем взять тебя с собой, я должен быть уверен, что не потеряю все, ради чего жил.
— А такое может быть?
— Я сказал: не дави на меня. Сет понурился.
— И вот этого тоже не надо. Посмотри мне в глаза. — Медленно Сет снова поднял голову. В глазах у него стояли слезы.
— Я не могу брать на себя ответственность за тебя, мой мальчик. Ты понимаешь?
Сет кивнул.
— Я не знаю, что случится со мной завтра, — продолжал Будденбаум — Не знаю. Были люди намного умнее меня, но их смело… просто смело, и все тут… потому что они начали этот танец, не умея танцевать. — Он дернул плечом и вздохнул. — Я не знаю, люблю ли я тебя, Сет, но я не хочу использовать тебя и бросить. Я никогда не простил бы себе этого.
С другой стороны, — он взял юношу за подбородок, — похоже, наши судьбы переплелись.
Сет хотел что-то ответить, но Оуэн прикрыл его рот ладонью:
— Ни слова больше.
— Я и не собирался.
— Собирался.
— Я не о том.
— А о чем?
— Я хотел сказать, что там оркестр. Послушай.
Он был прав. Через разбитое стекло доносились отдаленные звуки труб и барабанов.
— Парад начался, — сказал Сет.
— Наконец-то, — отозвался Оуэн, и взгляд его устремился к перекрестку. — Вот теперь, мой мальчик, смотри внимательно.
IV
— Подожди, остановись на минуту, — сказал Рауль.
Тесла замерла и жестом приказала остановиться Фебе, шедшей за ней следом.
— Замри.
Впереди, ярдах в десяти отсюда, Тесла разглядела в тумане движение. Четверо (один из них — тот самый плотник, узнала Тесла) двигались по склону наперерез им. Феба тоже увидела их и замерла, затаив дыхание. Если сейчас хоть кто-то из четверых повернет голову в эту сторону, игра окончена. Наверное, Тесла успеет пристрелить двоих, прежде чем они приблизятся. Но любой из четверки явно справится с ней или с Фебой одним ударом кулака.
— Не самые удачные творения Создателя, — заметил Рауль.
Это было мягко сказано. Все четверо оказались уродливы, каждый по-своему, и уродство подчеркивалось тем, что они шли в обнимку, как гротескные братья. Один из них, несомненно, был самым тощим на свете: его черная кожа прилипла к острым костям, будто папиросная бумага, глаза блестели, и на ходу он семенил ножками. Рядом с ним, поло жив ему на плечо руку небывалых размеров, шагал толстяк в светлой расстегнутой рубахе, весь в пятнах то ли грязи, то ли крови. На его отвислых грудях, покрытых синяками, висело некое существо — помесь омара с попугаем: красное, с крыльями, с клешнями, — припавшее к нему наподобие младенца у кормящей матери. Третьим в четверке был тот самый плотник. На вид самый тупой, с головой, похожей на лопату, с бычьей шеей. Но он шел и насвистывал песенку, и песенка была веселая, и журчала она нежно, как ирландский ручеек. Справа от него и ближе всех к женщинам вприпрыжку бежал карлик. Кожа у него отливала ярко-желтым и казалась липкой, и весь он был разболтанный и издерганный. Черты его лица ужасали — глаза навыкате, подбородок срезанный, рот перекошен, а носа почти нет, только ноздри.
Они, похоже, никуда не спешили. Шли спокойно, болта ли, шутили и были так поглощены обществом друг друга, что ни один даже не взглянул в сторону женщин.
Потом туман поглотил их, и они исчезли.
— Ужас, — тихо сказала Феба.
— Бывало и пострашнее, — отозвалась Тесла и шагнула вперед, а Феба держала ее за руку.
Туман вокруг них шел какими-то волнами, и чем выше они поднимались, тем это становилось заметнее.
— О боже, — вдруг сказала Феба, показывая себе под ноги.
По земле расплывались те же волны: трава, земля, даже камни, разбросанные по склону, увлекались вверх неведомой силой, то тянувшей, то снова ослабевавшей. Мелкие камешки катились по склону вверх, что само по себе достаточно странно, но еще более странно было то, что обломки скалы и крупные валуны пытались сдвинуться с места. Здесь, близко от порога, они не шли трещинами, как внизу, а размягчались, подчиняясь тому же ритму движения, что туман, трава и земля.
— Похоже, осталось немного, — решила Тесла, глядя на это.
Ей уже приходилось наблюдать подобное в доме у Бадди Вэнса, где все твердые предметы разом утратили твердость, а вместе с ней и свой истинный смысл. Тогда вокруг бушевала стихия. Здесь же, напротив, установился мягкий, неспешный ритм, увлекавший камни, не размягчая их. Тесла, еще не успевшая оправиться от потрясения после смерти Люсьена, не могла наслаждаться этой картиной, но все же почувствовала дрожь предвкушения. От порога их отделяло лишь несколько ярдов, в этом она не сомневалась. Еще шаг-другой, и она увидит Субстанцию. Даже если обкурившаяся певица права и там нет никаких чудес, разве не чудесно увидеть тот самый океан, откуда вышла жизнь?
Где-то поблизости раздался смех. Но на этот раз Феба и Тесла не остановились, а ускорили шаг. Колебания тумана и почвы с каждым ярдом становились все настойчивее. Теперь женщины шли так, словно по щиколотку погружались в воду, преодолевая ее сопротивление и рискуя упасть.
