Николаю Дмитриевичу это пришлось по душе, он обнял внука,
похлопал по плечу и сказал, что не зря всегда гордился им.
– Я всем говорил, что мой внук меня не подведет и честь
семьи Головиных не уронит. Теперь я вижу, что был прав. Ты оказался даже лучше,
чем я думал. Спасибо тебе, порадовал старика.
Николай был достаточно циничен, чтобы в этот момент не
провалиться от стыда сквозь землю. Он даже не покраснел, он слушал деда
вполуха, ему важно было побыстрее «отстреляться» с вынужденным визитом и ехать
на квартиру, где в этот вечер намечалась по-настоящему большая игра, от которой
Коля многого ожидал.
Наконец наступил ноябрь, и Колю направили нести службу в
стройбате. Люба вздохнула с облегчением: слава богу, не Афганистан. Она готова
была стойко перенести двухлетнюю разлуку с сыном, лишь бы знать, что он не
рискует ежедневно и ежечасно своей жизнью.
Николашу, как человека с незаконченным высшим образованием,
поставили после учебки командиром отделения, в котором, кроме него, не было ни
одного русского парня – все сплошь выходцы из республик Средней Азии и
Закавказья, в основном деревенские, или, как они себя называли, аульские, очень
плохо говорящие по-русски, доверчивые, добродушные и трудолюбивые. На их фоне
Николай Романов выглядел в глазах старших командиров просто-таки гигантом
мысли, которому можно без опасений и излишнего контроля доверить руководство
десятком малограмотных солдат. Руководил Коля с удовольствием, дисциплину в
отделении поддерживал на должном уровне и проявил недюжинные организаторские
способности, за что неоднократно поощрялся и был у себя в части на хорошем
счету. Очень скоро прапорщики, старшины и молодые офицеры обнаружили, что
рядовой Романов не только отлично несет службу, но еще и отлично умеет скрасить
досуг, и вокруг него немедленно образовалась компания картежников. Одних Коля
учил премудростям игры, с другими играл всерьез, по-настоящему.
Ему часто давали увольнительные, и Николай использовал их с
умом: покупал в сельмаге водку и сигареты и перепродавал солдатам по завышенной
цене. Кроме того, находящиеся в подпитии парни готовы были платить за то, чтобы
их не поймали в нетрезвом виде и не подвергли дисциплинарному взысканию. И от
невыполнения нарядов Романов их прикрывал… Деньги у солдат были, они получали
из дома посылки и переводы на имя гражданских лиц, работающих вместе со
стройбатовцами, это была всеобщая практика. А коль деньги и продукты были –
Николаша всегда мог найти, за что взять мзду. И он брал.
Однажды во время рытья траншеи отделение Романова нашло клад
– бидон, доверху набитый царскими червонцами и ювелирными украшениями. В голове
у Николая мгновенно возникли десятки комбинаций, как сделать так, чтобы
присвоить себе львиную долю находки, разумеется поделившись с кем надо, то есть
с командирами. Своих солдат, казавшихся ему тупыми и простодушными, он в расчет
не брал вообще, а напрасно, потому что солдаты тоже захотели поучаствовать в
дележе, но из-за языкового барьера договориться не смогли, и в результате один
из них побежал к командиру батальона жаловаться на несправедливость товарищей.
Дело получило огласку, спустить его на тормозах не удалось, обнаружение клада
пришлось обнародовать и находку официально сдать государству. Когда встал
вопрос о том, кто должен получить причитающиеся двадцать пять процентов, Коля,
раздосадованный тем, что «это быдло» нарушило его грандиозные планы, начал
вредничать и заявил командирам:
– Мы посоветовались и решили, что нам ничего не надо.
Пусть все деньги, которые нам причитаются, пойдут на нужды части, ремонт там
сделать, подновить, покрасить, мебель новую в Ленинскую комнату купить. Это
будет наш подарок родной армии.
Командиры довольно заулыбались, особенно радовался замполит:
будет о чем рапортовать в инстанции, шутка ли – его подчиненные показали такой
пример истинного патриотизма!
А Николай Романов ехидно улыбался про себя и нащупывал в
кармане спрятанную пару сережек с рубинами и изумрудами. Когда кончится служба,
будет с чего начинать собственный бизнес, ведь уже разрешили индивидуальную
трудовую деятельность и создание кооперативов в сфере мелкого производства,
торговли и услуг. Вот уж он развернется! Налоги, конечно, в законе прописаны
огромные, до 65 %, но на то человеку мозги и даны, чтобы придумывать, как
ловко и безболезненно обходить законы.
Однако до конца службы еще больше года, и Коля весь
погрузился в создание стартового капитала, дабы к собственному бизнесу подойти
с хорошим заделом. Найденный клад натолкнул его на мысль об иконах, он стал
захаживать в близлежащие сельские церкви, заглядывать к местным деревенским
старухам, когда мог – выменивал иконы на выигранные в карты продукты или скупал
по дешевке, а иногда и крал. Хранить иконы в казарме и тем более вывозить их из
расположения части без помощи командиров он не мог и сколотил преступную
группу, в которую, кроме него самого, вошли двое старшин-сверхсрочников и
сильно пьющий лейтенант. Дело пошло. Во время увольнительной Коля съездил в
райцентр и в сберкассе завел книжку, на которую впоследствии регулярно клал
деньги.
Люба и Родислав ничего этого не знали и даже не подозревали,
чем их сын на самом деле занимается во время службы. Коля старался выглядеть
примерным сыном и добросовестно писал домой письма, которые сделали бы честь
политчасти Кремлевского полка. Более того, задолжавшего ему командира взвода он
попросил в счет долга походатайствовать перед комбатом, а еще лучше – перед
замполитом части о том, чтобы тот написал генерал-лейтенанту Головину, каким
хорошим воином и защитником Отечества проявил себя его внук Николай Романов.
Письмо было отправлено, в Москве многократно прочитано вслух и произвело
должный эффект: дед гордился, родители успокоились.
* * *
После ухода сына в армию в жизни Романовых наступило
благостное затишье. Больше не нужно не спать ночами и волноваться о Коле и не
нужно терпеть ежевечернее присутствие назойливых соседок. Более того, не нужно
платить за Ларисиных репетиторов. Люба и Родислав вздохнули свободнее.
Татьяна Федоровна и ее внучка перестали приходить как раз в
тот момент, когда Коля объявил, что завалил экзамен и его вызывали к декану и
предупредили о неминуемом отчислении. Люба впала в такое отчаяние, что даже не
заметила отсутствия Ларисы и старухи Кемарской. В тот вечер все разговоры
вертелись только вокруг одной темы: Колю выгнали из института, и теперь, если
ничего срочно не предпринять, его заберут в армию и могут отправить на войну,
на ту самую войну, с которой вот уже сколько лет возвращаются цинковые гробы.
Люба позвонила Аэлле, та обещала переговорить с ректором, два дня прошло в
тревожном ожидании, потом Аэлла сообщила, что ректор выражает сожаление, но
ничем помочь не может. Студент Романов хронически не успевает по всем
дисциплинам и постоянно прогуливает, его давно уже взяли на заметку и в учебном
отделе, и в комитете комсомола, и нет никакой возможности выгородить его после
пяти неудовлетворительных оценок подряд. Пока у Коли были один-два «хвоста» в
сессию, авторитет ректора еще мог что-то сделать, но теперь ситуация
безвыходная.
