Двух зарплат катастрофически не хватало. Родислав получал
триста, Люба – сто пятьдесят, и это были если не огромные, то очень и очень
приличные деньги, если бы они тратились только внутри семьи Романовых. Однако
завтраки на четверых, обеды на двоих, ужины на шестерых, карманные деньги для
Родислава и Лели, репетиторы для Ларисы, «единый» проездной для Любы, плата за
квартиру и электричество – все это съедало триста рублей, то есть всю зарплату
Родика. Из оставшихся ста пятидесяти рублей сто отдавались Лизе, которая снова
не работала и собиралась до года сидеть с Денисом. Хорошо еще, что Николаша
никогда не просил денег, ни на одежду, ни на карманные расходы, он продолжал
играть, и у него всегда были свои деньги. Несколько раз он пытался предложить
матери вносить свой вклад в семейный бюджет, но Люба отказывалась, она даже
представить себе не могла, как возьмет в руки деньги столь сомнительного
происхождения, деньги, которые могут довести ее сына до беды. Конечно, соблазн
был велик, ведь эти деньги были бы совсем не лишними, но Люба устояла. Одежду для
Коли покупать не надо, но кушал он очень даже хорошо. Люба экономила на себе,
на работе не обедала, брала из дома пару бутербродов или что-нибудь из выпечки,
по нескольку раз зашивала порвавшиеся колготки, вместо того чтобы купить новые,
пользовалась дешевой отечественной косметикой, но это мало помогало исправить
финансовую ситуацию. Бензин, бытовая химия, зубная паста, мыло, шампунь,
лекарства, не говоря уж о книгах, журналах и газетах, одежде и обуви, подарках
и сладостях, – все это и многое другое Люба должна была ухитряться
покупать на жалкие пятьдесят рублей в месяц. При таком раскладе внезапно
образовавшиеся два рубля казались ей настоящим сокровищем.
К реальности ее вернул звонок Аэллы.
– Любаня, мне сейчас позвонили, есть возможность купить
видеомагнитофон «Электроника ВМ12». Тысяча двести рублей. Я завтра еду за ним.
Поедешь со мной?
– Да ты с ума сошла! – рассмеялась Люба. –
Зачем мне видеомагнитофон?
– Как зачем? Будешь дома кино смотреть, какое захочешь
и когда захочешь. У меня есть хорошие каналы, любые фильмы достанут, хоть
«Крестного отца», хоть «Эмманюэль». Ну что, берешь?
– Конечно, нет. Откуда у меня такие деньги?
– Слушай, куда ты их деваешь? Солишь, что ли? –
удивилась Аэлла. – У тебя же Родька хорошо получает, и у тебя без конца то
премии, то прогрессивки.
Это было правдой, завод, на котором трудилась Люба, был
богатым и поощрения своим сотрудникам выплачивал исправно, но все эти деньги
уходили на то, чтобы одеть быстро растущую Лелю, что-то прикупить для Ларисы и
отложить хоть немного в заветные конвертики, в которых Люба копила деньги на
обновки для себя и Родислава и на покупки, необходимые для дома, вроде
неисправного утюга или новой стиральной машины. А сколько еще нужно на ремонт
автомобиля?! Он, конечно, ездил, но с каждым годом требовал все больших
вложений: то одно полетит, то другое.
– Не знаю, Аэлла, – покривила душой Люба. –
Наверное, я плохая хозяйка, транжирю много. Все деньги уходят как в прорву,
ничего скопить не удается.
– Ну ладно, магнитофон – это действительно
дорого, – согласилась Аэлла. – Но вельветовый пиджак Родьке своему ты
можешь купить? Мне предложили, и я сразу о тебе вспомнила. Французский, и
относительно недорого, всего двести восемьдесят просят. И, кстати, для тебя
есть прелестный костюмчик, короткий пиджачок в талию, широкая юбка – ну, ты
сама знаешь, это сейчас модно. Итальянский, за двести пятьдесят. Возьмешь? Он
всего один, и как раз твой размерчик. Бери, Любка, не думай, если бы был мой
размер – я бы сразу отхватила. Классная вещь!
– Спасибо, Аэллочка, не нужно. У меня и в самом деле
нет денег.
– Да ладно тебе! Возьми у меня в долг, потом отдашь. Ну
жалко же, если такие вещи достанутся кому-то другому. Родьке пиджак очень
пойдет. И тебе костюм будет в самый раз. Бери, Любаня.
Люба мысленно представила себе Родислава в вельветовом
французском пиджаке. Высокий, широкоплечий, красивый, с густыми, хорошо
подстриженными волосами, он будет великолепно смотреться. Но в заветном
конвертике «для обновок» лежало всего сорок три рубля. Какой уж там пиджак!
Мысль о хорошей стрижке Родислава заставила Любу вспомнить о
том, что она давно уже не была в парикмахерской. Если бы ее сейчас увидела
Тамара, она пришла бы в ужас. Но парикмахерская – это два рубля. А где их
взять? С другой стороны, парикмахерская – это как раз два рубля, которые
останутся у Любы после всех первоочередных покупок. Может быть, вместо фруктов
для детей привести в порядок голову?
Ей стало смешно. Какая голова, какая прическа, когда в
бюджете дыра на дыре! Лучше уж на утюг отложить.
Через пару дней Люба весело рассказала Родиславу о звонке
Аэллы. Тот слушал жену и мрачнел на глазах.
– Ты что, Родинька? – удивилась Люба. – Ты
расстроился из-за магнитофона? Тебе так хочется его иметь?
– Я из-за другого расстроился. Любаша, ведь это все
из-за меня, из-за моей глупости.
– Ты о чем?
– Да обо всем! Если бы я не влюбился в Лизу, ничего
этого не было бы. Мы не должны были бы содержать ее и детей, и нам не пришлось
бы тащить на себе Ларису и Татьяну Федоровну. Любаша, я так виноват перед
тобой, так виноват… И перед тобой, и перед детьми. И я не знаю, как теперь все
исправить.
Он заводил этот разговор уже не впервые, и Любе всякий раз
удавалось убедить мужа, что его вина не так уж велика и в общем-то то, что он
сделал, вполне можно простить, потому что это не такой уж большой грех. Ну в
самом деле, что делать человеку, если его, как снежная лавина, внезапно
накрывает любовь? Причем любовь такая, какую он до той поры не испытывал. Родик
же не виноват, что у Любы такой сложный отец: с одной стороны, он занимает
высокий пост и может повлиять на карьеру зятя, а с другой стороны, у него
жесткий и непримиримый характер. Если бы не Николай Дмитриевич, Родислав мог бы
спокойно развестись с Любой, жениться на Лизе и растить вместе с ней их общих
детей. И не было бы необходимости скрывать ото всех, что он не ночует дома, и
не было бы этой жуткой истории со встреченным на лестнице убийцей и невинно
осужденным Геннадием Ревенко. Все было бы совсем иначе, если бы не генерал
Головин. Но никто ведь не виноват в том, что отец Любы такой, какой он есть,
значит, и во всей этой истории никто не виноват, в том числе и сам Родислав.
Все это с различными, но весьма незначительными вариациями
Люба говорила каждый раз, когда на Родислава накатывал приступ самобичевания, и
каждый раз он внимательно слушал ее, кивал, соглашался, и в конечном итоге ему
становилось легче. Повторила она свои доводы и сейчас. Она готова была
придумать оправдания чему угодно, лишь бы он, как в этот момент, смотрел на нее
с теплотой и благодарностью. Люба не была уверена в том, что муж ей верит, но
одно она знала совершенно точно: ему необходимо слышать те слова, которые она
произносит. Иначе он перестанет уважать себя, погрузится в самообвинения и
сломается. Она жалела Родислава и сочувствовала ему, она готова была на все,
только бы он улыбался и был счастлив.
