Впереди его поджидала крутая гранитная лестница со ступенями столь неправдоподобно узкими, что ботинок едва умещался на них. Неужели у тех, кто возводил это величественное сооружение, были такие маленькие ноги? Или узкие ступени — хитрая уловка, чтобы отваживать непрошеных гостей? Трудно представить себе солдат, успешно штурмующих шестидесятиградусный склон по ступенькам, годным разве что для лилипутов.
Небольшая площадка, затем еще один лестничный марш такой же крутизны — и Морган попал на длинную, уходящую полого вверх галерею, врезанную глубоко в скалу. Он уже поднялся более чем на пятьдесят метров над окрестной равниной, однако видеть ее еще не мог: с внешней стороны галерею ограждала высокая стена, покрытая ровной желтоватой штукатуркой. Скальный выступ над головой выдавался так резко, что путник оказывался как бы в туннеле — между внешней стеной и выступом светилась лишь узенькая полоска неба.
Штукатурка казалась свежей, недавно положенной; никак не верилось, что каменщики закончили работу два тысячелетия назад. Поблескивающая, почти зеркально гладкая поверхность кое-где была обезображена шрамами и царапинами: посетители, как обычно, жаждали приобщиться к бессмертию. В большинстве своем надписи были сделаны на незнакомых Моргану языках, и самая поздняя датирована 1931 годом; затем, надо думать, департамент археологии пресек эту варварскую традицию. Чаще других среди настенных посланий встречались плавные, округлые тапробанские письмена. Из пояснений, сопровождавших вечернее представление, Морган знал, что на стене запечатлено немало стихов, восходящих ко второму и третьему векам нашей эры. Ибо именно тогда, вскоре после смерти Калидасы, Яккагала подверглась первому, хотя и непродолжительному, нашествию любопытных — легенды о проклятом короле были тогда еще совсем свежи.
Где-то в середине галереи Морган натолкнулся на запертую в этот час дверцу подъемника, доставляющего туристов к знаменитым фрескам. Отсюда по вертикали до богинь Калидасы оставалось метров двадцать; инженер вытянул шею, пытаясь разглядеть их хоть краем глаза, но они прятались где-то за площадкой обозрения, прилепившейся, как птичье гнездо, к выпяченной наружу каменной круче. Иному посетителю, как рассказывал Раджасингх, довольно было взглянуть на это гнездо, висящее на головокружительной высоте, чтобы предпочесть подлинникам репродукции.
Именно здесь, на галерее, Морган впервые осознал одну из главных загадок Яккагалы. Загадка заключалась не в том, как удалось нарисовать эти фрески, — допустим, для художника соорудили леса из бамбуковых жердей, — а в том, зачем это понадобилось вообще. Ведь когда был нанесен последний штрих, никто уже не мог рассмотреть фрески как следует: с галереи, выбитой под ними, они представали безнадежно искаженными, а от подножия утеса казались разве что мелкими, лишенными смысла цветными мазками. Может статься, правы те, кто утверждал, что фрески служили магическим символом, подобно рисункам каменного века, найденным в глубине почти недоступных пещер?
Ладно, фрески подождут, пока служители не откроют подъемник. Тут вполне хватает и других чудес: он преодолел пока что лишь треть пути к вершине, и галерея, прильнувшая к утесу, шла по-прежнему на подъем…
Высокая оштукатуренная внешняя стена уступила место нормальному парапету, и перед Морганом вновь открылся окружающий ландшафт. Далеко внизу расстилались Сады наслаждений; теперь он смог оценить по достоинству не только их протяженность, наверное, не уступающую паркам Версаля, но и умелую планировку — валы и ров отчетливо отделяли сады от окрестных лесов.
Никому не дано было знать, какие деревья, кустарники и цветы росли здесь при Калидасе, но искусственные озера, каналы, тропинки и фонтаны располагались и сегодня так же, как в стародавние времена. Глядя сверху на пляшущие струи воды, Морган неожиданно припомнил древнюю цитату, прозвучавшую накануне на представлении:
«От райских кущ до Тапробана каких-нибудь сорок лье: замри — и услышишь плеск Фонтанов рая».
Он повторил фразу, как бы вслушиваясь в нее: фонтаны рая. А не пытался ли Калидаса создать здесь, на земле, сад, достойный богов, дабы показать смертным, что он-то и есть бог во плоти? Неудивительно в таком случае, что священнослужители объявили его помыслы кощунственными и предали проклятию плоды его трудов.
Длинная галерея, опоясавшая всю западную сторону Скалы демонов, заканчивалась еще одной крутой лестницей, хотя на сей раз ступени были заметно шире. Но дворец по-прежнему оставался далеко наверху — лестница выводила на большое плато, очевидно искусственное. Здесь покоились останки исполинского монстра — наверное, льва, — который некогда господствовал надо всем, вселяя ужас в сердца тех, кто смел взглянуть на него. Прямо из отвесной скалы торчали гигантские лапы с когтями в половину человеческого роста.
Кроме лап, ничего не сохранилось, но возле следующей по счету лестницы громоздились кучи каменного крошева — напоминание о рассыпавшейся прахом львиной голове. Но пусть статуя и не уцелела, идея внушала преклонение: каждый, кто дерзал приблизиться к королевской твердыне, должен был подниматься к ней сквозь львиную пасть.
На последнем участке, чтобы одолеть отвесную, а в действительности даже нависшую над плато скалу, приходилось воспользоваться цепочкой железных лесенок — спасибо хоть не забыли приладить к ним поручни для слабонервных. Однако самую большую тревогу вызывала здесь вовсе не опасность головокружения. В трещинах гнездились полчища обычно незлобивых шершней, но горе тому, кто поднимет лишний шум и выведет их из себя: последствия могут оказаться, мягко говоря, плачевными.
Два тысячелетия назад всю северную сторону Яккагалы перекрывали зубчатые стены и башни — самая подходящая декорация для тапробанского сфинкса, а позади стен прятались удобные лестницы, достигающие самой вершины. Ныне время, стихии и мстительные руки людей уничтожили все без остатка. Сохранилась лишь сама скала, иссеченная тысячами горизонтальных выемок и узких полочек — опор для давно исчезнувшей кладки.
И вдруг восхождение окончилось. Морган очутился словно бы на островке, плывущем на высоте двухсот метров над деревьями и полями, которые простирались до горизонта на запад, на север и на восток, — только на юге высились туманные горы. Он был решительно отрезан от остального мира и вместе с тем чувствовал себя хозяином всего, что видел вокруг; такого душевного подъема он не помнил с того момента, когда стоял среди облаков на полпути между Европой и Африкой. Да, теперь Морган верил: здесь действительно находилась резиденция короля-бога, и эти руины были некогда его чертогами.
Хаос обвалившихся стен — самая высокая по пояс, — груды выветренного кирпича, дорожки из гранитных плит занимали всю верхнюю площадку Яккагалы вплоть до обрывистых ее краев. Морган обратил внимание на большой резервуар, врезанный глубоко в тело утеса, — в нем, по-видимому, хранили воду. Горстка смельчаков могла бы обороняться здесь до скончания века, вернее, пока не иссякнут припасы; но если Яккагалу и впрямь возводили как цитадель, ей не суждено было дождаться боевого крещения. Последняя роковая встреча Калидасы со сводным братом состоялась далеко за внешними крепостными валами.
